— И все же многие утверждают, что жизнь — постоянный риск для всех и каждого, — возразил психолог, меняя тему. — Если не принять такого простого положения вещей, можно остаться в одиночестве на всю жизнь.
Женщина слабо улыбнулась в первый раз за их встречу. Потом подалась вперед и заговорила вполголоса:
— Если я вам скажу, что есть вещи, от которых вы не сможете защитить любимых, вы поверите мне? Если я вам скажу, что опасности, которые мы даже не можем себе вообразить, подстерегают нас, вы поверите мне? Если я вам скажу, что в мире существуют злые силы, от которых никуда не скрыться, вы поверите мне?
В других обстоятельствах Джербер пропустил бы мимо ушей слова пациентки, сочтя их безумным бредом. Но то, что спор разгорелся вокруг его семейной фотографии, чрезвычайно его смутило.
— Что вы имеете в виду? — невольно спросил он.
Ханна Холл вертела в руках чашку. Опустив взгляд на дымящийся чай, она произнесла:
— Верите ли вы в привидения, в живых мертвецов, в злых колдуний?
— Я уже давно перестал в это верить, — отмахнулся он.
— Тут-то и кроется разгадка… Почему ребенком вы верили в это?
— Потому что был наивен и не обладал знаниями, какие приобрел позже: жизненный опыт и культура помогают нам преодолеть суеверия.
— Только поэтому? Неужели вы не припомните хотя бы один эпизод из детства, когда на ваших глазах произошло что-то необъяснимое? Что-то таинственное, чему вы стали свидетелем?
— По правде говоря, ничего такого не приходит в голову, — снова улыбнулся психолог. — Наверное, у меня было заурядное детство.
— Ну же, подумайте хорошенько, невозможно, чтобы не было совсем ничего.
— Ладно, — уступил Джербер. — Один мой восьмилетний пациент как-то рассказал мне историю. Дело было летом, они с двоюродным братом играли в доме у моря, в Порто-Эрколе. Мальчики были одни, когда вдруг разразилась гроза. Они услышали, как хлопнула входная дверь, и пошли посмотреть, не проник ли кто-нибудь в дом. — Джербер помолчал. — На лестнице, что вела на верхний этаж, отпечатались следы мокрых босых ног.
— Дети пошли посмотреть?
Психолог покачал головой.
— Следы обрывались на середине пролета.
Такая история действительно имела место, но Джербер опустил одну деталь: он сам в ней участвовал. До сих пор помнил ощущение, испытанное много лет назад при виде тех влажных следов: горький привкус во рту, непонятная щекотка в животе.
— Готова спорить, что эти дети ничего не рассказали родителям, — заметила Ханна Холл.
Да, так оно и было. Психолог прекрасно помнил, что они с кузеном не осмелились об этом заговорить, боялись, что им не поверят или, того хуже, поднимут на смех.
Ханна вдруг осеклась, будто вспомнила что-то.
— Не могли бы вы дать мне листок из вашего блокнота и одолжить на секунду авторучку? — спросила она, указывая на то, что он держал в руках.
Просьба ему показалась необычной, даже несколько неуместной: этой авторучкой пользовались только два человека. Женщина, похоже, заметила, что он колеблется, но не успела спросить почему: Джербер решил все-таки удовлетворить ее просьбу — вырвал листок из блокнота и снял с авторучки колпачок.
Протягивая ей то и другое, слегка коснулся ее руки.
Ханна вроде бы не заметила. Что-то написала на листочке, но тут же зачеркнула, вывела сверху какие-то каракули, будто бы вдруг передумала. Сложила листок, сунула его в сумку.
Наконец вернула авторучку.
— Спасибо, — только и сказала она без каких-либо объяснений. — Если вернуться к вашей истории, спросите кого хотите: любой взрослый сможет припомнить какое-то необъяснимое событие, произошедшее в детстве, — с уверенностью заявила она. — Вырастая, мы, однако, стремимся избавиться от этих эпизодов, считая их плодом воображения, только потому, что, когда они имели место, мы были слишком малы, чтобы их осмыслить.
Именно так он, собственно говоря, и поступил.
— А если, наоборот, мы в детстве обладали особым талантом — видеть невозможное? Если в самые первые годы нашей жизни были способны заглянуть за пределы реальности, взаимодействовать с невидимыми мирами, а потом, повзрослев, утратили это умение?
У психолога вырвался нервный смешок, но то была всего лишь маска, ибо эти слова вызвали в нем какое-то смутное беспокойство.
Ханна Холл уловила эту слабину. Протянула холодную руку, вцепилась ему в плечо. Потом заговорила голосом, леденящим душу:
— Когда Адо приходил ко мне по ночам, в доме голосов, он всегда прятался под кроватью… Но не он в тот раз позвал меня по имени… То были чужие… — И потом заключила: — Правило номер два: чужие опасны.
5
— Ты никогда не рассказывал мне, что приключилось с тобой и твоим кузеном в домике на море! — крикнула Сильвия с дивана в гостиной, где она сидела, прихлебывая шардоне.
— Потому что я подавил это воспоминание, а не потому, что я его стыдился, — откликнулся Пьетро: в одной рубашке, с кухонным полотенцем через плечо, он споласкивал последнее блюдо, прежде чем поставить его к остальным в посудомоечную машину.
Жена приготовила ужин, значит Пьетро Джербер должен убраться на кухне.
— Но ты все равно испугался, когда вспомнил о мокрых следах на лестнице, правда? — поддела его Сильвия.
— Конечно испугался, — охотно признал гипнотизер.
— Но сейчас, если подумать хорошенько, ты веришь, что это в самом деле был призрак? — продолжала она дразнить мужа.
— Если бы я тогда был один, то сейчас бы подумал, что все это выдумал… Но ведь со мной был Ишио.
Ишио, то есть Маурицио — так его звали с самого детства. Подобная участь рано или поздно всегда выпадает кому-то в любой семье: например, младшая сестренка плохо выговаривала имя, а поскольку все умилялись, такое невнятное прозвище закрепляется за человеком на всю жизнь.
— Может, тебе стоит позвонить Ишио, — забавлялась Сильвия.
— Ничего смешного…
— Нет, погоди, я серьезно: может, у этой Ханны Холл паранормальные способности и она пытается что-то открыть тебе, какую-то тайну… Может, она как тот ребенок, который в фильме с Брюсом Уиллисом говорил: «Вижу мертвых людей…»
[2]
— Не шути так: этот фильм — кошмар для детского психолога, — отвечал Джербер в том же шутливом тоне.
Потом он закрыл дверцу посудомоечной машины и включил самую экологичную программу. Вытер руки, бросил полотенце на стол, взял бокал вина и пошел к Сильвии.
Притушив свет, он сел с другой стороны дивана, а Сильвия положила ноги ему на бедра, чтобы согреться. Марко спал в своей кроватке, и теперь Джерберу хотелось, чтобы жена поухаживала за ним. Неделя выдалась тяжелая. Сначала Эмильян, мальчик-призрак, с его рассказом о том, как родители под масками животных вместе со священником устроили оргию, потом бредовые речи Ханны Холл.