— Слушаюсь, мэм.
В кабинете было несколько телефонов. Питер Кокли подошёл к одному. Таня — к другому.
Таня знала на память номера телефонов «ТВА», «Америкен Эйрлайнз», «Юнайтед Эйрлайнз» и «Ориент»: у всех четырёх компаний были прямые, беспосадочные рейсы до Нью-Йорка. Прежде всего Таня связалась с Дженни Хенлайн, занимавшей такую же должность в «ТВА». Она слышала, как Питер Кокли в это время говорил:
— Да, совсем старенькая… вся в чёрном… Да, с виду никак не скажешь…
Таня почувствовала, что она вступает в своеобразное единоборство с хитроумной и изобретательной миссис Адой Квонсетт. «Кто же кого в конце концов перехитрит?» — подумала Таня.
Она уже забыла и о разговоре с таможенным инспектором Стэндишем, и о своём намерении разыскать УП.
А на борту самолёта, вылетавшего рейсом два, капитан Вернон Димирест кипел от возмущения.
— Какого чёрта они нас держат?
Оба правых двигателя — третий и четвёртый — самолёта номер 731-ТА уже работали. Они ещё не были запущены на полную мощность, но их гул и вибрация отдавались в теле самолёта.
Несколько минут назад пилоты получили по внутреннему радиотелефону от инспектора, наблюдающего за погрузкой, подтверждение на запуск третьего и четвёртого двигателей; однако подтверждения на запуск первого и второго двигателей, расположенных с того борта самолёта, где производилась посадка, ещё не было получено; в соответствии с существующим порядком эти двигатели не запускаются до тех пор, пока все двери самолёта не будут закрыты. Одна красная лампочка на панели приборов, мигнув, потухла две минуты назад — это означало, что задняя дверь надёжно закрыта и задняя галерея-гармошка уже отведена от самолёта. Но вторая красная лампочка ещё продолжала гореть, указывая на то, что передняя дверь продолжает оставаться открытой, и, бросив взгляд в заднее окно кабины, можно было убедиться, что передняя галерея-гармошка ещё не убрана.
Обернувшись на сиденье, капитан Димирест сказал второму пилоту Джордану:
— Отворите дверь.
Сай Джордан сидел позади двух первых пилотов у панели приборов контроля работы двигателей. Высокий, худощавый, он слегка приподнялся, потянулся и распахнул дверь из кабины в салон первого класса. Они увидели стоявших в салоне стюардесс и среди них — Гвен Мейген.
— Гвен! — крикнул Димирест. Когда Гвен подошла, он спросил: — Какого чёрта мы задерживаемся, что происходит?
Гвен казалась озабоченной.
— Число пассажиров в туристском классе не сходится ни с количеством проверенных билетов, ни с пассажирской ведомостью; мы пересчитали дважды.
— А инспектор, наблюдающий за погрузкой, ещё здесь?
— Здесь, он проверяет наш подсчёт.
— Пусть придёт сюда, я хочу сказать ему два слова.
На этой стадии подготовки к полёту постоянно возникала проблема разделения ответственности. Номинально командир корабля уже считался вступившим в свои права, однако он не мог ни запустить двигатели, ни тронуться с места без санкции инспектора, наблюдающего за погрузкой. Оба они — как командир, так и инспектор — были равно заинтересованы в одном и том же: чтобы самолёт поднялся в воздух точно по расписанию. В то же время каждый выполнял свои обязанности, и это приводило к разногласиям.
Инспектор почти тут же появился в кабине; его чин можно было определить по одной серебряной нашивке на рукаве.
— Послушайте, приятель, — сказал Димирест. — Я знаю, что у вас есть свои трудности, но они есть и у нас. Сколько нам ещё торчать здесь?
— Я только что распорядился вторично проверить у пассажиров билеты, капитан. В салоне туристского класса на одного человека больше, чем следует.
— Прекрасно, — сказал Димирест. — А теперь я сообщу вам кое-что. Каждую лишнюю секунду, что мы здесь торчим, мы понапрасну жжём топливо в третьем и четвёртом двигателях, запустить которые дали разрешение вы… Драгоценное топливо, необходимое нам сегодня в ночном полёте. Так что, если наш самолёт сейчас же не поднимется в воздух, я глушу двигатели и посылаю за топливом, чтобы пополнить баки. И ещё одно вам не мешает знать: с КДП только что сообщили, что у них появилось «окно»; если мы сейчас начнём выруливать, нам немедленно дадут разрешение на взлёт. Через десять минут положение может измениться. Теперь решайте. Жду. Что вы скажете?
Инспектор колебался. Любое из решений было чревато неприятными последствиями. Он знал, что капитан прав, поднимая вопрос о топливе; глушить же сейчас двигатели и пополнять баки — значит по меньшей мере ещё на полчаса задержать вылет, который и без того был отложен на час, а всё, это стоит денег. С другой стороны, на дальнем международном рейсе число принятых на борт пассажиров обязательно должно соответствовать числу предъявленных билетов. Если на борту самолёта действительно будет обнаружен безбилетный пассажир, это послужит достаточным оправданием для задержки. Но если «зайца» не окажется и выяснится, что при проверке и подсчёте просто произошла какая-то путаница, — а это вполне возможно, — УП оторвёт ему голову.
Инспектор принял решение, которое напрашивалось само собой. Обернувшись к открытой двери, он распорядился:
— Прекратите проверку билетов. Самолёт выруливает на старт.
Когда дверь кабины захлопнулась, Энсон Хэррис, ухмыляясь, крикнул в трубку радиотелефона стоявшему внизу дежурному:
— Могу запускать второй двигатель?
В трубке задребезжало в ответ:
— Запускайте второй!
Передняя дверь самолёта захлопнулась. Красная лампочка в кабине мигнула и погасла.
Второй двигатель загудел и перешёл на мерное глухое урчание.
— Могу запускать первый двигатель?
— Запускайте первый.
Галерея-гармошка, словно отрезанная пуповина, отделилась от фюзеляжа и откатилась к зданию аэровокзала.
Вернон Димирест запросил по радио у наземного диспетчера разрешение выруливать на старт.
Загудел и заработал первый двигатель.
Капитан Энсон Хэррис, пилотировавший самолёт и занимавший левое сиденье, утвердил ноги на педалях руля поворотов и носками нажал на тормоз, приготовившись вырулить на взлётную полосу и поднять самолёт в воздух.
За окнами продолжала бушевать метель.
— Самолёт «Транс-Америка» рейс два, говорит наземный диспетчер. Разрешаю выруливать к взлётной полосе…
Гул двигателей возрос.
Вернон Димирест думал: «Рим… Потом Неаполь… Ну, вот мы и летим туда!»
Было ровно двадцать три часа по среднеевропейскому времени, когда в вестибюле «Д» к выходу сорок семь опрометью бросилась какая-то женщина.
Она задыхалась и не могла произнести ни слова, — впрочем, задавать вопросы было уже бесполезно.
Выход на поле был закрыт. Таблички, оповещавшие о рейсе два «Золотой Аргос», сняты. Самолёт выруливал на взлётную полосу.