— Вы же говорили, что это займёт всего минуту!
Герреро удалось наскрести четыре доллара семьдесят центов.
Два дня назад, когда Герреро и Инес сложили вместе все оставшиеся у них деньги, Герреро взял себе восемь долларов и немного мелочи. После этого он заложил кольцо Инес и приобрёл билет на самолёт, в результате чего у него осталось ещё несколько долларов, сколько именно — он не помнил, к тому же их этих денег ему пришлось платить потом и за еду, и в метро, и в автобусе, который вёз его сюда… Он твёрдо знал, одно: нужно будет заплатить за страховку два с половиной доллара, и эти деньги он тщательно берёг, спрятав их в отдельный карман. О прочих деньгах ему не приходило в голову беспокоиться: он считал, что как только сядет в самолёт, они станут ему не нужны.
— Если у вас не хватает наличных, — сказала Банни, — можете выписать чек.
— Я оставил свою чековую книжку дома. — Он лгал: чековая книжка лежала у него в кармане. Но он не мог выписать чек — банк опротестует его, и страховка погорела.
А Банни не отступалась:
— Вы можете заплатить в итальянской валюте, мистер, Герреро. Я пересчитаю ваши лиры на доллары по паритетной таблице.
Герреро растерянно пробормотал:
— У меня нет итальянских денег… — И тут же проклял себя. В городе, регистрируя билет, он заявил, что летит в Рим без багажа. Теперь, как круглый идиот, во всеуслышание признался, что у него вообще нет денег — ни американских, ни итальянских. Кто же отправляется в путешествие за океан без единого цента, без валюты и без всякого багажа? Конечно, только тот, кто знает заранее, что самолёту не суждено долететь да места назначения.
Но Герреро тут же приободрился, сообразив, что эти два обстоятельства — регистрация багажа и страховка — никак не связаны одно с другим, связь между ними существует только в его мозгу. Даже если когда-нибудь и свяжут их воедино, это уже не будет иметь значения, будет слишком поздно.
Он сказал себе — уже в который раз с тех пор, как покинул дом: никакие подозрения ничего не изменят. Всё решает одно — бесследное исчезновение самолёта, а стало быть, полное отсутствие каких-либо улик. И, как ни удивительно, невзирая на свой последний промах, он вдруг почувствовал себя увереннее.
Он прибавил ещё несколько мелких монет к лежавшей перед ним кучке денег, и вдруг произошло чудо: в одном из внутренних карманов нашлась пятидолларовая бумажка.
Уже не пытаясь больше скрыть волнение, Герреро воскликнул.
— Вот, пожалуйста! Теперь должно хватить!
Оказалось даже, что остаётся ещё почти на доллар мелочи сверх требуемой суммы.
Однако теперь и Банни начали одолевать сомнения. Клиент ждал, надо было проставить на страховом бланке сумму в триста тысяч долларов, а Банни колебалась.
Пока Герреро лихорадочно шарил по карманам, она внимательно наблюдала за ним и видела его лицо.
Странно, конечно, что человек улетает в Европу без гроша в кармане, но, в конце концов, это его личное дело — мало ли какие могут быть тому причины. Значительно больше насторожили Банни его глаза. Она уловила в них что-то, граничащее с отчаянием или безумием, а когда с человеком творится такое, Банни вполне могла это распознать. Она видела, как это бывает с людьми. Да и сама не раз находилась на грани отчаяния, хотя теперь ей и казалось, что годы бедствий отодвинулись куда-то в необозримую даль.
В компании, где работала Банни, существовали строгие правила, обязательные для всех сотрудников: если пассажир, страхующий свою жизнь перед полётом, казался неуравновешенным, был неестественно возбуждён или пьян, страховой агент должен был сообщить об этом администрации соответствующей авиакомпании. Теперь перед Банни стоял вопрос: принадлежит данный случай к тем, о которых говорится в правилах, или нет?
Она не была в этом уверена.
Постоянно действующая инструкция страховых компаний не раз подвергалась обсуждению среди страховых агентов. Многих из них она возмущала, а иные просто игнорировали её, считая, что их обязанность — страховать пассажиров, а заниматься психоанализом они не обучены и не нанимались. Некоторые пассажиры всегда нервничают перед полётом, как же можно, не имея специальной подготовки, распознать, где обычный страх, а где неуравновешенность, граничащая с ненормальностью? Сама Банни никогда не докладывала о пассажирах, находившихся во взвинченном состоянии; ей памятен был случай, когда одна служащая задержала в подобных обстоятельствах выдачу полиса клиенту, а тот оказался вице-президентом авиакомпании и был взволнован тем, что у его жены начались роды. И потом из-за этого возникла куча неприятностей.
И всё же Банни продолжала колебаться. Чтобы скрыть свою нерешительность, она начала пересчитывать деньги, полученные от пассажира. Ей хотелось спросить Мардж, девушку, работавшую за соседней стойкой, не показалось ли ей, что с этим пассажиром что-то неладно. Но, по-видимому, Мардж ничего не заметила. Она энергично заполняла свой бланк — тоже спеша набрать побольше очков.
Наконец Банни приняла решение, подсказанное ей жизненным опытом. Да, жизненный опыт научил её приспосабливаться к обстоятельствам, обуздывать праздное любопытство и не задавать ненужных вопросов. Задавая вопросы, невольно встреваешь в чужие дела, а именно этого и следует избегать, когда у человека своих проблем по горло.
И Банни не стала задавать лишних вопросов, тем самым разрешив одну из своих проблем — как выйти на первое место в конкурсе и получить электрическую щётку. Она застраховала жизнь Д. О. Герреро на время его полёта в Рим на сумму в триста тысяч долларов.
Герреро отправил страховой полис по почте своей жене Инес и поспешил к выходу сорок семь, чтобы сесть в самолёт, отлетавший в Рим.
13
Таможенный инспектор Гарри Стэндиш не слышал объявления о посадке в самолёт, вылетающий рейсом два, но ему было известно, что такое объявление сделано. В таможенный зал эти объявления не транслировались, поскольку здесь находились лишь пассажиры, прибывшие из-за границы, а не наоборот, и поэтому Стэндиш получил свою информацию по телефону от «Транс-Америки». Он знал, что посадка на рейс два началась, что производится она через выход сорок семь и лайнер поднимется в воздух ровно в двадцать три ноль-ноль.
Стэндиш всё время поглядывал на часы: он собирался подойти к выходу сорок семь, но не по служебной обязанности, а чтобы попрощаться с племянницей. Джуди, дочка его сестры, улетала на год в Европу для завершения образования, и Стэндиш обещал сестре, жившей в Денвере, проводить племянницу. Он уже посидел немного в главном зале ожидания с этой славной, уравновешенной восемнадцатилетней девушкой и сказал, что непременно найдёт её, чтобы попрощаться перед самым отлётом.
А пока что инспектор Стэндиш пытался довести до конца одно чрезвычайно нудное дело — на редкость беспокойный выдался у него сегодня денёк.
— Вы совершенно уверены, мадам, что вам не следует внести кое-какие поправки в ваше заявление? — сдержанно спросил он костлявую даму весьма надменного вида, многочисленные чемоданы которой лежали раскрытыми на таможенном столе.