— К вам мистер Эйнсли, — объявила Карина Васкезес. — Тот самый полицейский, которого вы изволили согласиться принять.
Между делом она придвинула к изголовью кровати стул.
Сидевший в постели кивнул и негромко произнес, сделав жест в сторону стула:
— Соблаговолите присесть.
— Спасибо, сэр.
Усаживаясь, Эйнсли услышал из-за спины шепот миссис Васкезес:
— Не будете возражать, если я останусь здесь?
— Нисколько. Даже буду рад. — Если ему предстоит услышать нечто важное, свидетельница может оказаться полезной.
Эйнсли вгляделся в сидевшего перед ним старика. Несмотря на более чем почтенный возраст и старческую немощь, Вильгельм Даваналь сохранил патрицианский облик и ястребиные черты лица. Совершенно седые волосы сильно поредели, но были аккуратно расчесаны. Голову он держал прямо и горделиво. Только мешки отвисшей кожи на лице и шее, слезящиеся глаза и дрожь в пальцах напоминали, что это тело пережило почти столетие треволнений и тягот земных.
— Жаль Байрона… — голос старика был так слаб, что Эйнсли пришлось напрячь слух. — Мужик он был бесхребетный и бесполезный для бизнеса, но мне он все равно нравился. Часто заходил проведать меня, не то что остальные. Те вечно слишком заняты. Иногда он мне что-нибудь читал. Вы уже знаете, кто убил его? Эйнсли решил говорить начистоту:
— Мы не думаем, что его убили, сэр. Рассматривается версия самоубийства.
На лице старика не отразилось никаких эмоций; Он немного помолчал и вымолвил:
— Я догадывался. Он как-то мне признался, что жизнь его пуста.
Эйнсли поспешно делал записи. А миссис Васкезес шепнула:
— Не теряйте даром времени. Если у вас есть вопросы, поторопитесь их задать. Эйнсли кивнул.
— Мистер Даваналь, в ночь с понедельника на вторник вы не слышали какого-нибудь звука, похожего на выстрел?
Когда старик ответил, голос его словно окреп.
— Конечно, слышал. Совершенно отчетливо. Я сразу понял, что это было. И время заметил.
— И в котором часу это произошло, сэр?
— Вскоре после половины шестого. У меня часы со светящимся циферблатом. — Нетвердой рукой Вильгельм Даваналь указал на небольшой столик слева от кровати.
В заключении Сандры Санчес говорилось, что смерть Байрона Мэддокс-Даваналя наступила между пятью и шестью часами утра, отметил про себя Эйнсли.
— После того как прозвучал выстрел, вы слышали что-нибудь еще?
— Да, ведь окна я держу открытыми. Минут пять спустя внизу началась возня. Голоса… Там, в патио.
— Вы узнали, кто говорил?
— Холдсворт. Это наш…
Он внезапно замолчал, и Эйнсли пришлось поторопить его:
— Да, я знаю, что это ваш дворецкий. Вы узнали еще кого-нибудь?
— Мне кажется… Я слышал… — голос затухал. Заем он попросил:
— Дайте воды.
Васкезес принесла стакан и помогла ему отхлебнуть много. Сразу после этого веки Вильгельма Даваналя сонно смежились, голова запрокинулась. Медсестра осторожно помогла ему сползти вниз под одеяло и повернулась к Эйнсли.
— Это пока все. Мистер Вильгельм проспит теперь, вероятно, часов семь или восемь. — Она приподняла голову Даваналя и слегка поправила подушку. — Пойдемте, я провожу вас.
Когда они вышли из спальни, Эйнсли остановил ее.
— Я здесь не впервые, миссис Васкезес, и найду дорогу сам. Сейчас для меня гораздо важнее, чтобы вы сделали кое-что еще.
— Что именно? — Она вскинула на него встревоженный взгляд.
— Чуть позднее мне понадобится получить у вас под присягой письменные показания обо всем, что вы только что слышали. Поэтому был бы признателен, если бы вы нашли укромный уголок, где можно занести это на бумагу.
— Понимаю… Конечно, я готова сделать это, — сказала Карина Васкезес. — Дайте знать, когда вам понадобятся мои показания.
По дороге в полицейское управление Эйнсли размышлял за рулем, не имя ли Фелиции хотел произнести Вильгельм Даваналь?
— Мне нужен ордер на арест Хэмфри Холдсворта, подозреваемого в убийстве Байрона Мэддокс-Даваналя, — сказал Эйнсли лейтенанту Ньюболду.
Вместе с Хорхе Родригесом и Хосе Гарсия он пришел в кабинет начальника и, справляясь со своими заметками, проинформировал его об уликах, собранных против Холдсворта.
— Только его отпечатки пальцев обнаружены на будильнике, запятнанном кровью убитого. Учитывая расстояние между столом, где стояли часы, и трупом, приходим к заключению, что именно Холдсворт поднял их с пола и поставил на место. Кроме того, Холдсворт солгал допросившему его детективу Гарсия, заявив, что не знал об убийстве Байрона Мэддокс-Даваналя пока ему не сообщила об этом Фелиция Мэддокс-Даваналь после ее звонка в полицию, который, напомню, был ею сделан в семь тридцать две утра. Утверждение Холдсворта полностью опровергают показания Вильгельма Даваналя о том, что примерно в пять тридцать утра в день убийства он ясно слышал громкий звук выстрела, а несколько минут спустя — голос Холдсворта. Даваналь хорошо знает дворецкого и абсолютно уверен, что это был именно он. Звук доносился из-под окна спальни мистера Даваналя, которое выходит в патао, непосредственно примыкающее к комнате, где было совершено преступление.
— Ты в самом деле считаешь Холдсворта убийцей? — спросил Ньюболд.
— Если сугубо между нами, сэр, то нет, — ответил Эйнсли. — Но у нас достаточно оснований, чтобы доставить его сюда, хорошенько припугнуть и заставить говорить. Он прекрасно осведомлен обо всем, что произошло в доме Даваналей; по этому поводу у нас троих сложилось единое мнение.
При этом он бросил взгляд на своих коллег.
— Сержант прав, сэр, — отважился высказаться Гарсия. — Это действительно единственный способ установить истину. Бьюсь об заклад, тамошняя леди Макбет не разожмет своих лилейных губ, чтобы сделать признание.
Родригес кивком обозначил свое согласие.
— Если я дам разрешение, каким будет твой план, Малколм? — поинтересовался Ньюболд.
— Выписать ордер нынче же вечером и найти судью, который его подмахнет. А завтра прямо по утру отправиться брать Холдсворта. Сидя в наручниках в машине с решетками на окнах, он начнет лучше соображать что к чему. Вдобавок, чем быстрее мы увезем его из дома Даваналей, тем лучше.
— Что ж, похоже, у нас нет другого выхода, — сказал Ньюболд. — Действуй.
Без десяти шесть утра, еще в совершеннейшей тьме Эйнсли и Хорхе Родригес въехали в усадьбу Даваналей на машине без маркировки. За ними следовал бело-голубой полицейский фургон, в котором сидели двое патрульных.
У парадного входа в дом все четверо вышли из машин и, как было оговорено заранее, Родригес взял роль командира на себя. Он первым подошел к массивной двери и вдавил кнопку звонка, не отпуская ее пальцем несколько секунд. Затем выдержал паузу и позвонил еще раз, потом дал несколько трелей подряд, после чего изнутри донеслись смутные звуки и мужской голос: