Перегрузка - читать онлайн книгу. Автор: Артур Хейли cтр.№ 28

При воспоминании об удаче на “Ла Миссион” он усмехнулся. Единственное, чего он так и не сделал ни до диверсии на “Ла Миссион”, ни после, так это не отрастил бороду: она была бы самой настоящей меткой. Люди ведь думают, что революционеры обязательно бородатые и нечесаные. Георгос же внимательно следил за тем, чтобы казаться полной противоположностью. Когда бы он ни посещал свой скромный ист-сайдский домик, его вполне можно было принять за биржевого маклера или даже мелкого банкира. Это давалось ему без труда, потому что он любил хорошо одеваться. Деньги, которые афинский юрист все еще регулярно пересылал на счет Георгоса в Чикагском банке, позволяли вести безбедную жизнь. Правда, сейчас размер суммы уменьшился, а Георгос нуждался в значительных средствах для финансирования будущих планов “Друзей свободы”. К счастью, он уже получал кое-какую помощь от неких доброжелателей, и она должна была возрасти.

Лишь одна деталь в облике Георгоса не соответствовала старательно играемой им роли обычного служащего – руки. Еще со времени начала своих увлечений химическими веществами, а потом и взрывчаткой он был неосторожен и работал без защитных перчаток. И вот теперь руки его были покрыты шрамами, обезображены пятнами. Сейчас он старался быть более осторожным, но было уже поздно. Он даже хотел провести пересадку кожи, но риск казался слишком большим, и ему не оставалось ничего другого, как стараться прятать руки от посторонних взглядов, когда он бывал вне дома.

Аппетитный запах фаршированного сладкого перца доносился до него сверху. Его женщина, Иветта, была прекрасной стряпухой, она знала, что нравилось Георгосу, и старалась угодить ему. Вдобавок она с благоговейным трепетом относилась к его учебе, так как самой ей почти не пришлось ходить в школу.

Он делил Иветту еще с тремя “борцами за свободу”, жившими в этом доме, – Уэйдом, ученым вроде Георгоса и приверженцем Маркса и Энгельса, Ютом, американским индейцем, испытывавшим жгучую ненависть к официальным институтам, грозившим уничтожением национальной самобытности его народа, и Феликсом, типичным продуктом задворок Детройта, чья философия заключалась в том, чтобы жечь, убивать, в общем, уничтожать все ему враждебное.

Хотя у всех четверых были равные права на Иветту, Георгос испытывал к ней какое-то собственническое чувство, граничащее с привязанностью. Испытывал и презирал себя за неспособность соответствовать тому пункту “Революционного катехизиса”, приписываемого двум русским девятнадцатого века – Бакунину и Нечаеву, который гласил, в частности:

"Революционер – потерянный человек. У него нет собственных интересов, чувств, привычек, вещей… Все в нем поглощено единственным и исключительным интересом, одной мыслью и одной страстью – революцией… Он порвал всякие связи с гражданским порядком, с просвещенным миром и всеми законами, конвенциями и.., с этикой этого мира.

Все теплые чувства семейной жизни, дружбы, любви, благодарности и даже чести должны замолчать в нем… Днем и ночью им должна владеть только одна мысль и только одна задача: беспощадное разрушение…

В характере настоящего революционера нет места для какого бы то ни было романтизма, сентиментальности, воодушевления или соблазна… Всегда и везде он должен становиться не тем, кем его делают его собственные порывы, а тем, что соответствует общему интересу революционных требований”.

Закрывая журнал, Георгос подумал, что боевое коммюнике с его справедливыми требованиями должно поступить на одну из радиостанций города уже сегодня.

Как обычно, его оставят в безопасном месте, а потом на радиостанцию позвонят и сообщат об этом.

Эти идиоты с радио из шкуры выскочат, лишь бы достать коммюнике. Эта сводка станет прекрасным материальчиком для вечерних новостей.

– Прежде всего, – начала Лаура Бо Кармайкл, когда они заказали выпивку – мартини ей и “Кровавую Мэри” Ниму Голдману, – я бы хотела сказать, что сожалею по поводу кончины вашего президента, мистера Фентона. Я его не знала, но происшедшее просто постыдно и трагично. Надеюсь, что ответственные за это будут найдены и наказаны.

Председатель клуба “Секвойя” Лаура Бо Кармайкл была стройная худая женщина далеко за шестьдесят, живая в общении и с настороженным, пронизывающим взглядом. Она строго одевалась и носила туфли без каблуков. Волосы ее были коротко подстрижены, как бы специально для того, чтобы ничто не подчеркивало ее женственности. Наверное, думал Ним, это связано с тем, что, будучи одним из первых физиков-атомщиков, Лаура Бо Кармайкл работала в такой области, в которой тогда преобладали мужчины.

Они находились в со вкусом обставленной “Секвойя-рум” отеля “Фейрхил”, где по предложению Нима встретились за обедом. Произошло это на полторы недели позднее, чем он намеревался, но суматоха, последовавшая за взрывами на “ГСП энд Л”, прибавила ему работы. Тщательно продуманные меры безопасности, в разработке которых принимал участие Ним, сейчас уже были введены в действие в гигантской штаб-квартире компании. Немало пришлось ему сделать и для того, чтобы предложение о крайне необходимом увеличении налога находилось сейчас на рассмотрении в Комиссии по коммунальному хозяйству.

Соглашаясь со сказанным о Фрейзере Фентоне, Ним признал:

– Это был просто шок, в особенности после недавних смертей на “Ла Миссион”. Теперь мы все будем бояться.

"Они уже все боятся” – подумал он. Главные лица в компании, от президента и ниже, настаивали на том, чтобы о них как можно меньше упоминали в прессе. Они не хотели появляться в теленовостях, чтобы их не узнали в лицо террористы. Эрик Хэмфри дал указания, чтобы его имя впредь не упоминалось в заявлениях и пресс-релизах компании, и отказывался встречаться с журналистами без гарантий того, что запись вестись не будет. Его домашний адрес изъяли из всех справочников компании, и он стал отныне охраняемой, насколько это возможно, тайной. Большинство высокопоставленных администраторов вычеркнули из списков свои домашние телефонные номера. В тех случаях, когда президент и другие крупные руководители компании появлялись на людях, их сопровождали телохранители, которые неотлучно были рядом с ними даже на площадках для гольфа.

Ним стал исключением.

Президент ясно дал понять, что его заместитель обязан продолжать объяснять и комментировать политику “ГСП энд Л”, а потому появления Нима перед общественностью будут все более частыми. Это обстоятельство, подумал, криво усмехнувшись, Ним, фактически ставит его прямо на линию огня. Или, точнее, на линию взрыва.

Президент даже втихомолку повысил – и очень значительно – зарплату Ниму. Риск дорого стоит!

– Фрейзер хотя и считался главным администратором, но в действительности не он стоял у руля. И ему оставалось пять месяцев до пенсии, – объяснил Ним Лауре Кармайкл.

– От этого становится еще грустнее. А что остальные?

– Один из раненых умер сегодня утром. Секретарша. – Ним немного знал ее. Она работала в финансовом отделе и имела право вскрывать всю почту, даже с пометкой “лично и конфиденциально”. Эта привилегия стоила ей жизни и спасла Шарлетт Андерхил, которой и был адресован конверт с миной-ловушкой. Две из пяти взорвавшихся бомб ранили нескольких находившихся поблизости людей, а восемнадцатилетнему клерку, выписывавшему накладные, оторвало обе руки.