Бал безумцев - читать онлайн книгу. Автор: Виктория Мас cтр.№ 24

Оттолкнув ногой голубя, который подковылял слишком близко, Женевьева быстрым шагом пересекает парк под встревоженными взглядами истеричек.

* * *

Идут дни. Наряды уже выбраны, теперь пора готовить к балу большой зал, где раньше была богадельня. В просторном помещении под изящными люстрами все заняты декором для предстоящего действа: распределяют по четырем углам кадки с растениями и цветы, приносят столы для банкета, под окнами ставят обитые бархатом скамеечки, выбивают пыль из занавесок, подметают помост, на котором будет играть оркестр, моют оконные стекла. Каждая пациентка вносит свой вклад, и все заняты общим делом, пребывая в приятной гармонии.

За стенами больницы парижское высшее общество тем временем получает открытки: «Радушно приглашаем вас на средопостный костюмированный бал, каковой состоится 18 марта 1885 г. в больнице Сальпетриер». Врачи, префекты, нотариусы, писатели, журналисты, политики, аристократы, все представители привилегированного парижского класса предвкушают бал, охваченные эйфорией в не меньшей степени, чем умалишенные из Сальпетриер. В салонах все только и говорят что о предстоящем событии, вспоминают прошлогодние балы, описывают друг другу это зрелище – триста умалишенных в маскарадных костюмах, – делятся любопытными историями, свидетелями которых становились: одна истеричка забилась в судорожном припадке в разгар мероприятия, и ее успокаивали овариальным поясом, пятнадцать женщин впали в каталепсию при звуках кимвал, нимфоманка льнула ко всем мужчинам, собравшимся на балу, и кто-то узнал в этой несчастной с безумным взглядом бывшую театральную актрису. У каждого свой опыт, свои впечатления, свой анекдот к случаю. Для этих буржуа, увлеченных полоумными женщинами, которых им раз в год дозволяется рассмотреть поближе, средопостные балы увлекательнее театральных спектаклей и любых званых приемов в высшем свете, где им доводится бывать. На один-единственный вечер в Сальпетриер сходятся два мира, два класса, у которых при иных обстоятельствах не было бы ни причины, ни желания сойтись.

* * *

Позднее утро. В своем кабинете Женевьева занимается текущими административными делами. Раздается стук в дверь.

– Войдите.

Она перекладывает папки с документами в шкафу и не видит, как в кабинет неуверенно ступает молодой человек, снимая цилиндр. Рыжие волосы падают на лоб.

– Женевьева Глез?

– Это я.

– Меня зовут Теофиль Клери, я брат Эжени. Мы… мой отец поместил ее к вам на прошлой неделе.

Женевьева замирает и оборачивается к Теофилю. Тот держит цилиндр в руках, смущенно глядя на нее. Она помнит, как этот юноша опрометью бросился прочь из вестибюля, едва успев туда войти.

Сестра-распорядительница указывает ему на стул и сама усаживается за свой рабочий стол. Теофиль старается не смотреть ей в глаза.

– Не знаю, с чего начать… Я пришел к вам, потому что… Не уверен, что в Сальпетриер это разрешается, но я бы хотел увидеться с сестрой. Мне нужно с ней поговорить. Вы позволите?

Женевьева впервые слышит такую просьбу в этих стенах. Редкий случай, когда кто-то из родственников умалишенной справляется о ней в письме, но чтобы человек нарочно приехал и добивался встречи – ничего подобного здесь не случалось.

Она откидывается на спинку стула и отводит взгляд. После того медицинского осмотра, проведенного Бабинским, она не видела Эжени. Прошло уже пять дней. Женевьева знает, что девушку заперли в одиночной палате. Когда ей приносили еду, Эжени яростно швыряла в стену все, что было на подносе, и медсестры перестали брать для нее посуду и столовые приборы – теперь ей предлагают только хлеб с маслом, но она отказывается есть. Женевьева выслушивает жалобы взволнованных медсестер с полнейшим безразличием. Перестав общаться с Эжени, она немного успокоилась и чувствует себя не такой уязвимой. Ее вполне устраивает, что девушка сидит взаперти и теперь от нее можно держаться подальше.

– Весьма сожалею, месье Клери. Ваша сестра не может принимать посетителей.

– Как она?.. Глупый вопрос, простите.

Молодой человек заметно краснеет и оттягивает пальцем атласный шейный платок, внезапно сдавивший горло. Рыжие локоны обрамляют бледное лицо – Теофиль напоминает ей Бландину. Хрупкое телосложение, деликатные жесты, на носу и скулах россыпь веснушек… Женевьева старается изгнать образ сестры, вставший перед глазами. Эти Клери будто сговорились – оба тем или иным образом пытаются разбередить память о Бландине.

– У Эжени сильный характер. Она справится, я уверена.

Ответ не кажется Теофилю удовлетворительным. Встав со стула, он подходит к окну и смотрит на больничные корпуса, выстроившиеся вдоль аллей парка.

– Здесь огромная территория.

Женевьева, повернувшись на стуле, наблюдает за молодым человеком. В профиль он похож на Эжени – тот же тонкий прямой нос, та же вздернутая верхняя губа.

– Видите ли, мы с сестрой никогда не были близки. В нашей семье всех объединяет лишь фамилия, нас так воспитали. Однако, несмотря на это, я чувствую, что свершилась чудовищная несправедливость. С прошлой недели не могу спать. Ее лицо постоянно стоит перед глазами. Ведь мы не оставили Эжени выбора, я проявил слабость, согласившись участвовать в этом. И теперь горько раскаиваюсь. Простите, что позволил себе разоткровенничаться с вами – это неприлично… Однако, раз уж мне нельзя увидеть сестру, быть может, вы согласитесь кое-что ей передать от меня?

Женевьева не успевает ответить – Теофиль уже достал из-под сюртука книгу и протягивает ее дрожащей от волнения рукой. На переплете название – «Трактат о духах». Женевьева недоуменно смотрит на юношу.

– Мне удалось найти эту книгу прежде отца, иначе он сжег бы ее. Прошу вас, передайте книгу Эжени. Я делаю это не ради того, чтобы заслужить ее прощение. Просто мне хотелось бы, чтобы она чувствовала себя не такой одинокой. Пожалуйста…

Захваченная врасплох Женевьева медлит, не решается взять трактат. Она не желает общаться с Эжени никоим образом, и прежде всего не намерена больше слушать о духах, призраках, покойниках и прочем – обо всем, что связано с жизнью после смерти. Но Теофиль стоит с книгой в протянутой руке и смотрит умоляюще. В коридоре вдруг раздаются шаги, а в следующий миг кто-то три раза стучит в дверь. Вздрогнув, Женевьева хватает книгу и поспешно прячет ее в ящик стола. Теофиль благодарит ее улыбкой, надевает цилиндр и покидает кабинет, разминувшись у порога с медсестрой.

* * *

Женевьеве было четырнадцать, когда она прочла первое в своей жизни руководство по анатомии, найденное в рабочем кабинете отца. Это был поворотный момент в ее жизни. С каждой страницей она постигала научную логику, ясно говорившую, что в человеческом организме все поддается объяснению. Для Женевьевы та книга стала потрясением и величайшим открытием – как Библия для ее сестры. Круг чтения оказал на обеих огромное влияние и определил выбор на будущее – медицина для Женевьевы, религия для Бландины.

Ничего, кроме трудов по естествознанию, Женевьева не читала. Проза ее не увлекала, она не находила ничего интересного в вымышленных историях, а поэзия казалась ей и вовсе бесполезной. По мнению Женевьевы, у книг могла быть только практическая цель – они несли знание о человеке, о природе и мире. При этом она прекрасно понимала, какое сильное воздействие некоторые сочинения способны производить на умы, – не только убедилась в этом на собственном опыте и на примере сестры, но и слышала, с какой жаркой страстью умалишенные в больнице обсуждают романы. Она видела истеричек, читавших наизусть стихи и утиравших слезы, и таких, кто обсуждал литературных героинь с веселой фамильярностью, будто своих знакомых, а иные вспоминали какой-нибудь сюжетный поворот, сдерживая рыдания. Здесь и таилась разница между научной литературой и художественной: первая не имеет эмоциальной составляющей. Научные сочинения ограничиваются фактами и выводами, вымысел же обращен к сантиментам, рождает бурю чувств, бередит душу, волнует воображение, он не взывает к разуму, не требует рефлексии, а всего лишь увлекает читателя – и прежде всего читательницу – к эмоциональной катастрофе. Женевьева не просто не находила в художественной литературе пищи для ума – она всегда боялась ее пагубного воздействия. Поэтому романы в отделении истеричек под запретом: зачем колебать шаткое равновесие, подогревая страсти?