Моя темная Ванесса - читать онлайн книгу. Автор: Кейт Элизабет Расселл cтр.№ 20

Сначала все шутили, что выборы никогда не закончатся, но, когда во Флориде полным ходом начался пересчет голосов, стало не до смеха. Обычно мистер Шелдон целыми днями сидел, водрузив ноги на стол, но теперь он внезапно ожил и принялся рисовать на доске разрастающуюся паутину, пытаясь проиллюстрировать, сколько опасностей угрожает демократии.

На американской литературе мы читали «Там, где течет река», и мистер Стрейн рассказывал о своем детстве в Монтане: ранчо, настоящие ковбои, медведи гризли, раздиравшие собак, высокие горы, заслонявшие солнце. Я пыталась представить его мальчишкой, но не могла вообразить, как он выглядит без бороды. После «Там, где течет река» мы начали проходить Роберта Фроста, и мистер Стрейн по памяти прочел нам «Другую дорогу». По его словам, стихотворение не должно было нас воодушевлять и многие неверно понимали его смысл. Поэт не призывает идти против течения, скорее с иронией признает тщетность любого выбора. Поверив, будто жизнь предлагает бесконечные возможности, мы закрываем глаза на страшную правду: жизнь – это всего лишь движение сквозь время под внутренний обратный отсчет, ведущий к последнему фатальному мгновению.

– Мы рождаемся, живем, умираем, – говорил учитель. – А все решения, которые мы принимаем в промежутке, все проблемы, над которыми мы ломаем головы изо дня в день, в конечном итоге ничего не значат.

Возразить не пытался никто, даже Ханна Левек – очень верующая католичка, которая, по идее, считала, что наши решения в конечном итоге значат очень даже много. Она только потрясенно таращилась на него, приоткрыв рот.

Раздав нам распечатки другого стихотворения Фроста, «Заложенное в семени», мистер Стрейн велел нам прочесть его про себя, а когда мы закончили, попросил перечитать его снова.

– Только на этот раз, – сказал он, – я хочу, чтобы, читая, вы думали о сексе.

Прошло мгновение, прежде чем все осознали его слова, прежде чем нахмуренные лбы уступили место пунцовым щекам; и мистер Стрейн с улыбкой наблюдал за нашим явным смущением.

Только вот я не смутилась. Упоминание секса хлестнуло меня по лицу, и жар разлился по моему телу. Может, он это сделал ради меня. Может, это его следующий ход.

– Вы хотите сказать, что это стихотворение – о сексе? – спросила Дженни.

– Я хочу сказать, что оно заслуживает внимательного и непредвзятого прочтения, – ответил мистер Стрейн. – И давайте будем честны: я прошу вас подумать на тему, мыслям о которой вы и без того посвящаете значительную часть своего времени. А теперь за дело. – Он хлопнул в ладоши, давая нам знак начинать.

Перечитывая стихотворение с мыслями о сексе, я и правда заметила то, чего не видела раньше: упоминание нежных лепестков, гладкого зерна и сморщенного гороха, финальный образ изогнутой спины. Даже сама фраза «заложенное в семени» выглядела откровенно двусмысленной.

– Что скажете теперь? – Мистер Стрейн стоял спиной к доске, выставив одну ногу перед другой. Мы ничего не говорили, но наше молчание только доказывало, что он прав и стихотворение все-таки о сексе.

Дожидаясь ответа, он обводил глазами класс и, кажется, смотрел на всех, кроме меня. Том набрал в грудь воздуха, собираясь заговорить, но тут прозвенел звонок, и мистер Стрейн с разочарованным видом покачал головой.

– Какие вы все пуритане, – сказал он, отпуская нас взмахом руки.

Когда мы вышли в коридор, Том спросил:

– Это что за херня сейчас была?

С самоуверенно-авторитетным видом, от которого я так и вскипела, Дженни ответила:

– Он ужасный женоненавистник. Сестра меня насчет него предупреждала.

После уроков Джесси не пришел на встречу клуба писательского мастерства. В аудитории были только я и мистер Стрейн, и она казалась мне огромной. Я сидела за партой, он – за своим столом. Мы смотрели друг на друга через бескрайний континент.

– Сегодня мне нечего тебе поручить, – сказал он. – Литжурнал в отличной форме. Когда появится Джесси, сможем начать редактуру.

– Мне уйти?

– Если хочешь, можешь остаться.

Конечно, я хотела остаться. Я достала из рюкзака блокнот и открыла стихотворение, которое начала прошлым вечером.

– Что скажешь о сегодняшнем уроке? – спросил он.

Сквозь оголившийся до скелета клен в класс пробивалось низкое солнце. Мистер Стрейн маячил тенью за своим столом.

Прежде чем я успела ответить, он добавил:

– Я спрашиваю, потому что видел твое лицо. Ты выглядела, как испуганный олененок. Я ожидал, что остальные будут шокированы, но не ты.

Значит, он все-таки на меня смотрел. Шокированы. Я вспомнила, как Дженни назвала его женоненавистником. Какой узколобой обывательницей она себя показала. Я вот совсем не такая. И, надеюсь, никогда такой не стану.

– Вы меня не шокировали. Мне урок понравился. – Я прикрыла глаза рукой, чтобы разглядеть его лицо, его нежно-снисходительную улыбку. Этой улыбки я не видела несколько недель.

– Какое облегчение, – ответил он. – Я уже начал было подумывать, что ошибся насчет тебя.

При мысли, что я чуть не совершила серьезный промах, у меня перехватило дыхание. Один неправильный шаг с моей стороны мог все разрушить.

Мистер Стрейн выдвинул нижний ящик стола, достал оттуда книгу, и я по-собачьи навострила уши. Условный рефлекс Павлова – мы проходили его по факультативной психологии прошлой весной.

– Это мне? – спросила я.

Он сделал неуверенное лицо.

– Если я тебе ее одолжу, ты должна пообещать, что никому не расскажешь, кто тебе ее дал.

Я вытянула шею и попыталась прочитать название.

– Она что, незаконная какая-то?

Он рассмеялся – по-настоящему рассмеялся, как когда я назвала Сильвию Плат эгоцентричной.

– Ванесса, как ты вечно умудряешься найти идеальный ответ на то, чего не понимаешь?

Я насупилась. Мне не понравилось, что он думает, будто я чего-то не понимаю.

– Что это за книга?

Мистер Стрейн подошел ко мне, держа книгу так, что обложки по-прежнему не было видно. Я схватила ее, как только он положил ее на стол. Перевернув книгу, я увидела на мягкой обложке худенькие ноги в коротких носках и двухцветных ботинках, плиссированную юбку, из-под которой торчали костлявые коленки. Большие буквы поверх ног: «Лолита». Это слово мне уже где-то встречалось – кажется, в статье о Фионе Эппл, где ее называли «лолитоподобной», то есть сексуальной и слишком молодой. Теперь я понимала, почему мистер Стрейн рассмеялся, когда я спросила, не запрещена ли эта книга.

– Это не поэзия, – сказал он, – а поэтическая проза. По крайней мере, слог ты точно оценишь по достоинству.

Перевернув книгу и пробегая глазами аннотацию, я чувствовала на себе его взгляд. Очевидно, это была очередная проверка.