Была середина недели, близился полдень, и возбужденные голоса доносились откуда-то из глубины. Майлз пошел на звук по коридору первого этажа, тоже отнюдь не чистому, увешанному пожелтевшими фотографиями профессиональных боксеров. В конце была открыта дверь в полутемный бар, откуда и доносились голоса. Майлз вошел туда.
Поначалу он с трудом видел в полутьме и двигался неуверенно, так что официант с подносом, уставленным напитками, налетел на него. Официант ругнулся, с трудом удержал в равновесии стаканы и заспешил дальше. Двое мужчин, сидевших на табуретах у стойки, обернулись. Один из них сказал:
– Это частный клуб, приятель. Если ты не член – пошел вон!
Другой возмутился:
– Опять этого лентяя Педро нет на месте. Тоже мне, швейцар! Эй, ты кто? Чего тебе надо?
– Я ищу Джула Ларокку, – ответил Майлз.
– Еще где-нибудь поищи, – сказал первый. – Здесь про такого не слыхали.
– Эй, Майлзи, крошка! – Из мрака выступил квадратный пузатый мужик.
Майлз разглядел знакомое лицо хорька. Это был Ларокка, выполнявший поручения Мафиозного яруса в Драммонбургской тюрьме и со временем привязавшийся к Майлзу и его «заступнику» Карлу. Карл по-прежнему сидел и, похоже, выходить не собирался. А Джула Ларокку выпустили на поруки незадолго до Майлза Истина.
– Привет, Джул, – узнал его Майлз.
– Иди сюда. Познакомься с ребятами. – Ларокка ухватил Майлза за локоть короткими толстыми пальцами. – Мой дружок, – сказал он двоим, сидевшим на табуретах у бара; те с безразличным видом повернулись к ним спиной.
– Понимаешь, – сказал Майлз, – я не пойду. У меня лавья нет. Пить мне не на что. – Он с легкостью перешел на выученный в тюрьме жаргон.
– Перестань. Выпей пару пива за мой счет. – Пока они проходили между столиками, Ларокка спросил:
– Где ты пропадал?
– Искал работу. Дела у меня совсем плохи, Джул. Мне нужна помощь. Перед тем как я вышел, ты сказал, что поможешь мне.
– Конечно, конечно. – Они остановились у столика, где уже сидели двое. Один был тощий с похоронным выражением лица в оспинах; у другого были длинные светлые волосы, ковбойские сапоги и темные очки. Ларокка подставил ещё стул. – Это мой дружок, Майлзи.
Человек в темных очках что-то буркнул. Другой сказал:
– Это тот парень, что разбирается в бабках?
– Он самый. – Ларокка громко потребовал ещё пива, затем обратился к тому, который говорил до этого:
– Спроси его что-нибудь.
– Что, например?
– Про деньгу, болван, – сказали темные очки. И, подумав, добавили:
– Где, к примеру, появился первый доллар?
– Нетрудно ответить, – сказал Майлз. – Многие думают, что доллар появился в Америке. Ну так это не так. Он пришел из германской Богемии, только поначалу назывался он таллер, что для других европейцев было трудно произнести, и они заменили его на доллар. Одно из первых упоминаний о долларе содержится в «Макбете» – «десять тысяч долларов на наши общие расходы».
– Мак – кто?
– Мак – дерьмо, – сказал Ларокка. – Тебе что, напечатать все надо? – И с гордостью добавил, обращаясь к двум другим:
– Поняли, что я имел в виду? Этот парень все про все знает.
– Не совсем, – сказал Майлз, – иначе я бы знал, как подзаработать немного деньжат.
Перед ним поставили два пива. Ларокка вынул деньги и отдал официанту.
– Перед тем как ты начнешь бабки заколачивать, – сказал Ларокка Майлзу, – тебе надо расплатиться с Оминским. – И с доверительным видом перегнулся через стол, не обращая внимания на двух других. – Русский знает, что ты вышел. Спрашивал о тебе.
При упоминании о ростовщике-акуле, которому он оставался должен по меньшей мере три тысячи долларов, Майлз вспотел. У него был ещё один долг, приблизительно такой же, – букмекеру, с которым он имел дело, но у него не было сейчас ни малейшей возможности расплатиться с ними. А ведь знал, что приди он сюда, покажись на людях, и ему будут предъявлены старые счета, а если он не сможет расплатиться, последует жестокая расправа.
– Как же я могу расплатиться с долгами, если у меня нет работы? – сказал он Ларокке. Толстопузый покачал головой:
– Первым делом тебе нужно повидаться с Оминским.
– Где? – Майлз знал, что у Оминского нет конторы и что он делает дела там, где получится. Ларокка показал на пиво:
– Допивай, потом мы с тобой поедем поищем его.
* * *
– Посмотрите на это с моей точки зрения, – произнес элегантно одетый мужчина, продолжая свой ленч. Его пальцы с бриллиантовыми перстнями ловко двигались над тарелкой. – У нас была деловая договоренность, между вами и мной, которой мы оба условились придерживаться. Я выполнил мои обязательства. Вы своих не выполнили. Теперь я вас спрашиваю, что мне делать?
– Послушайте, – взмолился Майлз, – вы же знаете, что произошло, и я вам благодарен за то, что вы остановили счетчик. Но сейчас заплатить не могу. Я хочу, но не могу. Пожалуйста, дайте мне время.
Игорь Оминский (по кличке Русский) покачал головой, над которой потрудился дорогой парикмахер; пальцы с ухоженными ногтями дотронулись до розовой, чисто выбритой щеки. Он тщательно заботился о своей внешности, хорошо ел и одевался.
– Время, – мягко произнес он, – это деньги. У вас и того и другого было в достатке.
Сидя в кабинете ресторана, куда его привез Ларокка, Майлз чувствовал себя как мышь перед коброй. На его конце стола еды не было, не было даже стакана воды, которой он бы с удовольствием выпил, так как губы пересохли, а от страха свело желудок. Если бы он мог отправиться к Нолану Уэйнрайту и разорвать их соглашение, Майлз сделал бы это без промедления. А пока он сидел, потел и наблюдал за тем, как Оминский расправляется с рыбой, приготовленной по-домашнему. Джул Ларокка благоразумно ушел в ресторанный бар.
Испуг Майлза объяснялся просто. Он представлял себе размах дела Оминского и знал могущество его власти.
Однажды Майлзу довелось посмотреть специальную телевизионную программу, в которой Ральфа Салерно, специалиста по американской преступности, спросили: «Если бы вам пришлось жить не по закону, каким вы предпочли бы стать преступником?» Эксперт немедленно ответил: «Ростовщиком-акулой». И то, что Майлз узнал благодаря знакомствам в тюрьме да и раньше, подтверждало это мнение.
Ростовщик-акула, подобный Оминскому, был банкиром, который получал огромную прибыль с минимальным риском, давая как небольшие, так и крупные ссуды и не подчиняясь никаким правилам. Клиенты сами приходили к нему – ему самому редко приходилось искать их. Он не арендовал дорогостоящих помещений и делал свои дела в машине, в баре или за ленчем – как теперь. Бухгалтерию он вел самую простую, как правило, закодированную, а операции – по большей части – производил наличными, так что ничего нельзя было проследить. Потери от неудачно предоставленных займов он терпел незначительные. Он не платил налогов ни государству, ни штату, ни городу. Ставка его – или «навар» – составляла 100 процентов годовых, а то и больше.