– Папа, я не знаю. Значит, они в школу не ходят. Еще я слышала, что на улице их дразнят, что отец в тюряге сидеть будет.
– В тюрьме, – машинально поправил Алю Олег Петрович, а потом повторил: – В тюряге…
Олег Петрович смотрел на младших Батениных. Сложением сыновья были в отца. Широкие, крупные. Но на большом поле и на расстоянии они выглядели мелкими и жалкими. И в их походке было что-то такое обреченное, что Кочину стало не по себе.
– Аля, давай свернем. Не хочу идти за ними, – сказал он.
– Давай, – быстро согласилась чуткая Аля, – они же ни в чем не виноваты, – добавила она, тем самым усугубив сумрачное настроение отца.
Кочин и Аля свернули и пошли узенькой круговой тропинкой. Когда они подошли к тому самому дереву, где когда-то отдыхали все вместе, выглянуло солнце. Осеннее тепло было робким, но округа стала выглядеть веселее. Кочин подошел к дереву, скинул куртку и уселся на нее, облокотившись о ствол.
– Смотри, ничего здесь не изменилось, – сказал он негромко.
– Нет, все не так уже, – покачала головой Аля.
Олег Петрович и сам понимал, что все не так. Но с этим «все не так» придется жить. «А как жить? Аля растет. Для нее эта история не пройдет бесследно. И все, что случилось и случится сейчас на суде, ляжет на ее плечи. И всю жизнь будет с ней», – думал Кочин. Настроение у него испортилось окончательно. И затея прийти сюда, на «их место», оказалась плохой. Его настроение передалось дочери. Даже Бублик больше не гонял мышей-полевок, а чинно бежал рядом.
А через два дня Кочин отозвал иск. Адвокат примчался в Знаменку и страстно вращал темными очами:
– Такой случай! Такой неприятный человек! И реально виноват! Ваша жена так тяжело это перенесла! А ваша дочь…
Кочин слушал адвоката спокойно, а потом ответил:
– Мое решение окончательное. Я отзываю иск. Но сделаю это на суде, в присутствии свидетелей. И выступлю с речью. Вам поручаю донести это до сведения судьи и организовать все это… ну, как полагается…
Адвокат только развел руками.
⁂
Суда не было. И Батенины долго не могли в это поверить. Только месяца через полтора постучала Людмила Батенина. Кочин в это время обсуждал с рабочими строительство и благоустройство нового участка. Как Олег Петрович и обещал, он купил соседнюю землю, располагающуюся «на задках», как говорили в Знаменке. Со строительством еще одного дома он не спешил, но расширил и благоустроил старый. Теперь это был не дом, а настоящая усадьба.
Людмила Батенина, войдя, цепким глазом охватила перемены, что-то завистливое шевельнулось в ней, но она одернула себя: сейчас она здесь затем, чтобы поблагодарить Олега Петровича.
– Спасибо вам, – произнесла Батенина, когда Кочин подошел к ней.
– Не за что, – автоматически произнес тот и, опомнившись, сказал: – Передайте вашему мужу, чтобы тот никогда не попадался мне на глаза, чтобы никогда и нигде не вздумал перейти мне дорогу. Передайте ему: я его уничтожу, если он хоть подумать посмеет, как задеть меня и мою семью.
– Что вы, – запричитала Людмила, – это такой урок, такой урок! Вы даже не сомневайтесь! Никогда, никогда!
– Да, пожалуйста, вы уж предупредите его. И знайте, я уверен, что именно он стрелял в нашу собаку. И я его не простил. И не прощу. А иск я отозвал только из-за ваших сыновей. Мне их жалко стало. У меня дочь, и я представил, каково это… Одним словом, передайте ему все. И я не хочу общаться с вашей семьей. Считайте, что соседей у вас нет.
– Да, да, – Людмила была совершенно подавлена. Она даже уходила, пятясь, как в старину уходили слуги от господ.
Кочин вернулся к рабочим и постарался не думать о Батениных. Отказ от суда дался ему нелегко, но он помнил две жалкие фигуры с корзинами для грибов и еще чувствовал, что дочь жалеет ни в чем не повинных соседских мальчишек.
– Папа, ты такой добрый и такой… Мама всегда говорила, что ты очень добрый, – стесняясь своих эмоций, проговорила Аля, когда узнала о решении отца.
– Мама так говорила? – рассеянно переспросил Кочин и вдруг понял, что его беспокоит. Откашлявшись, он обратился к дочери: – Аля, мне тяжело здесь оставаться. Соседство этих людей мне неприятно. Но… Но мама хотела, чтобы мы остались здесь. И этот дом мне дорог – с него все начиналось в Москве. И здесь мы были счастливы, планы у нас были. И мы чувствовали, что тебе нравится эта река, это поле… Одним словом, мы не уедем отсюда. Но у меня к тебе просьба.
– Да, папа, – Аля понимала, что отца что-то беспокоит и надо быть внимательной. Ей было всего одиннадцать лет, но случившееся в семье сделало ее взрослой. Кочин это понимал, поэтому всегда обращался с ней как со взрослым человеком. И сейчас он серьезно сказал:
– Обещай мне, что ты никогда не будешь общаться с нашими соседями. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. Их для нас не существует.
– Папа, что, даже не здороваться? – спросила Алла. Ее испугало лицо отца.
– Даже не смотреть в ту сторону, – твердо сказал Кочин.
– Ох, папа! – Аля бросилась к нему. – Перестань так переживать. Все закончилось. Все! Давай забудем об этом.
Кочин обнял дочь и подумал, что он забыть не сможет, а вот она, да, вырастет, и все это потускнеет, побледнеет. В ее жизни не будет этого ужаса. В ее жизни останется могила матери под знаменскими соснами, река, поле. В ее жизни будет будущее – встречи, знакомства, любовь… Много интересных путешествий. «Наверное, это хорошо, это правильно. Жить с почерневшим сердцем нельзя. Но…» – Олег Петрович вздохнул.
– Аля, давай ужинать? Скоро совсем стемнеет, а мы хотели с тобой еще прогуляться, – улыбнулся он.
Людмила Батенина вернулась домой в слезах.
– Я тебе говорила… Я же тебя предупреждала – остановись! Дались тебе эти Кочины… – набросилась она на мужа.
– Да ладно… – поморщился он. Видно было, что страх его еще не оставил. И он до конца не верил, что суда не будет и что Кочин отозвал иск. «Вот увидишь, этот хорек ловкий ход сделал. Только я расслаблюсь, а он что-то придумает», – говорил он жене. Та тоже не сразу поверила в происходящее, но теперь, после визита к соседям, поняла, что они, Батенины, не прощены, но суд им не угрожает. Поэтому она дала волю своему гневу:
– Что «да ладно»?! Ты не ладь. Ты в руки голову возьми и задумайся, к чему упертость твоя может привести! И детям жизнь бы испортил!
– А что им-то? – вскинулся Батенин. – Они дома остались бы…
– Ты дураком прикидываешься? – разошлась Людмила. Она уже не держала себя в руках. – Да мальчишкам знаменские прохода не дают. Припоминают твою выходку! Ах ты дурак злобный…
Батенин покраснел и приподнялся со стула.
– Отец, сядь и кулаки спрячь. Мама, и ты успокойся, – вдруг раздался голос.
Людмила оглянулась. Голос принадлежал старшему сыну, Сергею. Она только сейчас поймала себя на мысли, что это был голос взрослого человека.