Уже через несколько недель благодаря неистощимой энергии и бесспорным способностям новичок взял в руки такую непосредственную власть, какой никогда не знали его предшественники – такие как Харри Хопкинс, Шерман Эдам или Тед Соренсон.
С тех пор список достигнутых под его руководством успехов, широко известных и оставшихся в тайне, приобрел впечатляющие размеры. Новая программа иностранной помощи, которая, хотя и запоздало, начала завоевывать Америке уважение вместо осуждения; для укрепления внутренней экономики – аграрная политика, которой фермеры сопротивлялись всеми силами, утверждая, что она не будет работать, но которая (как и предсказывал Рапопорт с самого начала) дала отличные результаты; чрезвычайные меры в области научных исследований и – с прицелом в будущее – возрождение научного образования и фундаментальной науки. Были ужесточены меры и по соблюдению закона: с одной стороны, нанесен удар по махинациям в промышленности, с другой – произведена чистка профсоюзов, кульминацией которой явилось свержение главаря профсоюзной мафии Лафто, водворенного за решетку.
Кто-то, вспоминалось Джеймсу Хаудену, в один из задушевных моментов спросил у президента: “Если Рапопорт так уж хорош, то почему он не занял ваше место?” Президент, как утверждает молва, на это добродушно улыбнулся и сказал: “Просто потому, что избрали меня. Левину и шести голосов не набрать, даже если бы он баллотировался на пост живодера”.
Все это время, пока президента восхваляли за его прозорливость в поисках талантов, адмирал Рапопорт продолжал вызывать враждебность и неприязнь к себе в тех же пропорциях, что и прежде – если не в больших.
Сейчас Джеймс Хауден мысленно спрашивал себя, как этот неприятный и грубый субъект повлияет на судьбу Канады.
– Прежде чем мы начнем, – произнес президент, – хотел бы поинтересоваться, есть ли у вас все необходимое в Блэр-хауз?
Артур Лексингтон поспешил ответить, улыбаясь:
– Нас там просто заласкали.
– Что ж, рад слышать. – Президент устроился поудобнее за большим столом. – Иногда у нас там, через улицу, случаются небольшие неприятности – вроде той, когда арабы подожгли свои благовония, а вместе с ними заодно и часть дома. Надеюсь, вы-то хотя бы не станете отдирать панели, как русские, в поисках спрятанных микрофонов.
– Обещаем вам этого не делать, – заявил Хауден, – если, конечно, укажете, где они установлены. Президент издал свой характерный горловой смешок:
– Вам лучше запросить по этому поводу Кремль. Я не удивлюсь, если они воткнули свой передатчик, пока там находились.
– А может быть, это и неплохо, – шутливо заметил Хауден. – По крайней мере они хотя бы так нас услышат. А то по другим каналам у нас не очень получается.
– Да, – согласился президент. – Боюсь, вы правы. Неожиданно наступило молчание. Через приоткрытое окно едва слышно доносились шум уличного движения и детские крики на игровой площадке Белого дома. Откуда-то неподалеку скорее угадывался, чем слышался, приглушенный стенами дробный перестук пишущей машинки. Хауден обостренно ощутил, что атмосфера резко изменилась от легкомысленной веселости к гробовой серьезности. Он спросил:
– Чтобы исключить недопонимание, Тайлер, вы по-прежнему придерживаетесь мнения, что открытый крупный конфликт в сравнительно недалеком будущем неизбежен?
– Всем сердцем и душой, – ответил президент, – я бы желал сказать “нет”. Но могу сказать только “да”.
– И мы к нему не готовы, не так ли? – вступил в разговор Артур Лексингтон.
Президент подался всем телом вперед. Позади него ветерок колыхал занавеси и легонько шевелил флаги.
– Нет, джентльмены, – тихо проговорил он. – Мы не готовы и не будем готовы, если Соединенные Штаты и Канада, действуя во имя свободы и надежды на лучший мир, в котором мы живем, не станут плечом к плечу на защиту своей единой границы и нашей общей обороноспособности.
"Ну, вот, – мелькнула у Хаудена мысль, – как быстро мы подошли к главному”. Под испытующими взглядами собеседников он сообщил как само собой разумеющееся:
– Я много думал над вашим предложением относительно союзного акта, Тайлер.
По лицу президента скользнула тень улыбки.
– Могу себе представить, Джим.
– Есть много возражений, – сказал Хауден.
– Когда речь идет о делах такого масштаба, – спокойно согласился президент, – было бы удивительно, если бы их не было.
– С другой стороны, – объявил Хауден, – могу сообщить, что мои главные коллеги и я понимаем значительные преимущества, вытекающие из вашего предложения, но только при условии удовлетворения определенных требований и предоставления особых гарантий.
– Вот вы говорите о требованиях и гарантиях, – впервые нервно вытянув шею, подал голос, резкий и звенящий от напряжения, адмирал Рапопорт. – Вне всяких сомнений, вы и упомянутые вами коллеги учитываете, что любые гарантии, откуда бы они ни исходили, окажутся бессмысленными, если не будет обеспечено выживание.
– Да, – ответил Артур Лексингтон, – мы думали об этом.
Поспешно вмешался президент:
– Я хочу, чтобы мы помнили одно, Джим, и вы тоже, Артур, что время работает против нас. Поэтому-то я и призываю действовать очень быстро. По этой же причине мы должны говорить совершенно открыто, пусть даже при этом придется взъерошить чьи-то перышки.
– Разве что на вашем орле <Имеется в виду изображение орла на государственном гербе США.>, – сурово усмехнулся Хауден. – Что вы предлагаете для начала?
– Давайте еще раз пройдемся по всем пунктам, Джим. Обсудим то, о чем мы с вами говорили на прошлой неделе по телефону. Удостоверимся, что мы понимаем друг друга. А там посмотрим, куда компас покажет.
Премьер-министр бросил быстрый взгляд на Лексингтона, который ответил едва уловимым кивком головы.
– Хорошо, я согласен, – произнес Хауден. – Вы будете начинать?
– Да. – Президент поудобнее устроил свое широкоплечее тело во вращающемся кресле, сев вполоборота к остальным и лицом к солнечному сиянию за окном. Повернувшись, он посмотрел Хаудену прямо в глаза.
– Я говорил о времени, – медленно начал президент. – О времени для подготовки к неотвратимому, как мы знаем, на нас нападению.
Артур Лексингтон спросил вполголоса:
– И сколько, по-вашему, нам отведено?
– Времени у нас нет, – твердо заявил президент. – По всем прикидкам и логике мы его исчерпали. И если у нас будет какое-то время на что-нибудь – оно будет нам даровано одной только Божьей милостью. Вы верите в милость Божью, Артур?
– Ну, – протянул с улыбкой Лексингтон, – это штука довольно туманная.
– Но она существует, поверьте мне, – широкопалая ладонь поднялась над столом, словно благословляя присутствующих. – Милость Божья однажды спасла британцев, когда они остались в одиночестве, может она спасти и нас. Я молю Бога об этом, молю даровать нам один только год. На большее рассчитывать нам не приходится.