– Вполне. Честно говоря, я рад, что вы с Артуром избавите меня от этого дела, – признался Коустон.
Они прошли к группе провожающих, и Джеймс Хауден стал обходить собравшихся, обмениваясь рукопожатием с каждым.
За ним следовали три министра: Артур Лексингтон, Адриан Несбитсон и Стайлс Брэкен, ведавший торговлей и коммерцией, – которые должны были сопровождать его во время визита.
Адриан Несбитсон выглядел намного лучше, чем в последний раз, когда он его видел, отметил про себя Хауден. Щеки старого бойца, плотно укутанного в шерстяной шарф, меховую шапку и теплое пальто, порозовели, держался он так, словно принимал парад, и явно получал удовольствие от происходившего, впрочем, как и всегда от любого рода церемоний. “Обязательно поговорю с ним во время полета, – решил Хауден, – а то после заседания комитета обороны времени для этого так и не выбрал, а старика надо поставить на место. Несмотря на то что Несбитсон не будет принимать непосредственного участия в переговорах с президентом, явные разногласия в рядах канадской делегации недопустимы”.
За Несбитсоном шагал Артур Лексингтон, слегка скучающим видом демонстрируя, что для министра иностранных дел поездки по всему миру стали делом заурядным. Холод его, похоже, совсем не беспокоил, и на министре были мягкая фетровая шляпа и легкое пальто, под которым виднелся его неизменный галстук-“бабочка”. Министр торговли и коммерции Брэкен, богач с запада, вошедший в кабинет всего несколько месяцев назад, был включен в состав делегации только для проформы, поскольку вопросы торговли были объявлены главной темой переговоров в Вашингтоне.
Харви Уоррендер стоял среди других выстроившихся в ряд членов кабинета.
– Плодотворного визита, – пожелал он Хаудену в безупречно корректной манере, не содержавшей даже намека на недавнюю стычку, и добавил:
– Вам тоже, Маргарет.
– Благодарю вас, – коротко ответил премьер-министр. Тон его был заметно не столь доброжелателен, как при обращении к другим коллегам.
Неожиданно даже для себя Маргарет спросила:
– А разве у вас не найдется для нас какого-нибудь подходящего к случаю латинского изречения, Харви?
Уоррендер перевел взгляд с Маргарет на Джеймса Хаудена.
– Иногда у меня создается впечатление, что вашему супругу не нравятся мои упражнения в латыни.
– Не обращайте внимания, – попросила Маргарет. – По-моему, они очень забавны.
На губах министра по делам иммиграции мелькнула едва заметная усмешка.
– В таком случае, извольте: vectatio, interque, et mu-tata regio vigorem dant.
– Насчет vigorem я что-то припоминаю, а остальное все что значит, Харви? – вмешался Стюарт Коустон.
– Это из Сенеки <Луций Анней Сенека (ок. 4 г. до н.э. – 65 г. н.э.) – римский политический деятель, философ и писатель.>. Звучит примерно так: “Движение, странствования и перемена мест вселяют силу и бодрость”, – перевел Уоррендер.
– Я и без странствований достаточно бодр, – сухо заявил Джеймс Хауден. Эпизод вызвал у него раздражение, и, твердо взяв Маргарет под руку, он двинулся к послу США, который, приподняв шляпу, пошел им навстречу. Остальные провожающие, словно интуитивно, остались на своих местах.
– Энгри, вот неожиданная радость! – приветствовал посла Хауден.
– Напротив, премьер-министр, это большая для меня честь, – посол поклонился Маргарет.
Филипп Энгроув, седовласый карьерный дипломат, у которого были друзья во множестве стран мира, умел привнести в протокольные любезности очень личные нотки, а порой за этим, возможно, крылись действительно искренние чувства. “Мы слишком склонны принимать вежливость всего лишь за обязательную маску”, – подумалось Хаудену. Он заметил, что сегодня посол сутулился больше обычного.
Маргарет тоже обратила на это внимание.
– Надеюсь, это не ваш артрит опять разыгрался, мистер Энгроув?
– Боюсь, что именно так, – ответил он ей с горестной усмешкой. – Канадская зима, конечно, прелестна, миссис Хауден, но иногда становится просто наказанием для нас, страдальцев.
– Ради Бога, не хвалите вы нашу зиму, даже из вежливости! – воскликнула Маргарет. – Мы с мужем родились здесь, но так и не можем к ней привыкнуть.
– Надеюсь, вы преувеличиваете, миссис Хауден, – произнес посол с задумчивым выражением. – Я часто прихожу к выводу, что канадцы за многое должны благодарить свой климат: за упорство и твердость характера, под которыми таится большая теплота.
– Ну, если так, то вот вам еще одно объяснение, почему у нас столь много общего, – Джеймс Хауден протянул послу руку. – Как я понимаю, вы присоединитесь к нам в Вашингтоне?
Посол кивнул в подтверждение:
– Мой рейс через несколько минут после вашего, – и, задержав ладонь премьер-министра в своей, пожелал:
– Счастливого пути, сэр, и возвращения с честью.
Когда Джеймс и Маргарет направились к самолету, их окружили журналисты. Здесь было около дюжины парламентских репортеров из газет и информационных телевизионных агентств, а также весьма важного вида телевизионный комментатор в сопровождении съемочной группы. Брайан Ричардсон торопливо занял позицию, откуда его мог слышать и видеть Хауден, и премьер-министр отметил его маневр благодарной улыбкой и дружелюбным кивком. Они уже обсудили, как Хаудену вести себя с прессой, и пришли к решению, что основное официальное заявление – хотя и не раскрывающее главных вопросов, которых коснутся переговоры, – будет сделано по прибытии в Вашингтон. В то же время Хауден понимал, что ему следует сказать что-нибудь и для журналистского корпуса Оттавы. Говорил он очень кратко, изложив набор обычных банальностей по поводу отношений между Канадой и США. Затем замолчал в ожидании вопросов.
Первый вопрос последовал от телевизионного комментатора.
– Ходят слухи, мистер премьер-министр, что в ходе нынешней поездки вы, кроме просто торговых переговоров, займетесь еще кое-чем.
– Да, это правда, – серьезно подтвердил Хауден. – Если выкроим время, перекинемся с президентом в мячик.
Ответ вызвал взрыв смеха. Он взял правильный тон, проявив добродушие и не одергивая интервьюера.
– Но помимо занятий спортом, сэр, – телевизионщик деланно улыбнулся, продемонстрировав два полумесяца безукоризненно белых зубов, – не поговаривали разве о принятии важнейших военных решений?
Так, утечка информации все-таки произошла, хотя и явно самого общего характера. Ничего удивительного, подумал Хауден, где-то он однажды слышал, что секрет, ставший известным двоим, перестает быть секретом. Как бы то ни было, то, что сейчас случилось, должно послужить напоминанием, что жизненно важную информацию все равно долго не утаишь, и после Вашингтона ему придется действовать очень быстро, если он хочет держать под своим контролем обнародование всех главных новостей.