– Другими словами, – тихо произнес Уоррендер, – давайте цепляться за привилегии, которые нам повезло получить от рождения.
По губам заместителя министра скользнула мимолетная усмешка.
– Как я только что отметил, мы оба реалисты.
– Может быть, вы и правы. – Харви Уоррендер побарабанил пальцами по столу. – Есть целый ряд вещей, по поводу которых я никак не могу прийти к определенному мнению, и обсуждаемый вопрос как раз относится к этой категории. Но в одном я абсолютно уверен – народ нашей страны несет ответственность за наши законы об иммиграции, и необходимо заставить народ наконец-то осознать это. Но люди никогда не смогут этого осознать, пока мы виляем вокруг да около. Вот почему, пока я сижу в этом кресле, мы будем неукоснительно блюсти букву закона вне всякой зависимости от того, что она гласит.
– Браво! – врастяжку проговорил заместитель министра, расплываясь в улыбке.
Наступила пауза, во время которой взгляд Харви Уоррендера устремился куда-то поверх головы заместителя. Даже не оборачиваясь, Хесс знал, на что смотрит министр – на выполненный маслом портрет молодого человека в форме Королевских канадских ВВС. Картина была сделана с фотографии сына Харви Уоррендера после того, как юноша погиб на поле боя. Бывая в этом кабинете, Клод Хесс уже не раз замечал, как глаза отца, будто прикованные, останавливаются на портрете, а иногда они даже заговаривали на эту тему.
Уоррендер, словно в подтверждение того, что знает, о чем думает Хесс, произнес:
– Я очень часто думаю о сыне.
Хесс медленно кивнул. Вступление к беседе было ему хорошо знакомо, и иногда он избегал ее продолжения. Но сейчас решил поддержать разговор.
– У меня никогда не было сына, – сказал Хесс. – Одни дочери. Мы с ними прекрасно ладим, но мне всегда казалось, что между отцом и сыном существуют какие-то особые отношения.
– Так оно и есть, – подтвердил Харви Уоррендер. – И они никогда не умирают – для меня, во всяком случае. – Он продолжал задушевным голосом, в котором звучала неподдельная теплота. – Я столько раз задумывался, кем мог бы стать мой сын. Он был великолепным мальчиком, всегда изумительно храбрым. Смелость была его отличительной чертой. И погиб он героически. Я часто говорю себе, что мне есть чем гордиться.
Заместитель министра задумался, а самому ему – одним ли только героизмом запомнился бы ему самому его сын? Но министр, казалось, сам того не подозревая, несчетное число раз повторял и повторял одно и то же и себе, и другим. Порой Харви Уоррендер так увлекался живописанием мельчайших подробностей яростного воздушного боя, в котором погиб его сын, что уже трудно было отличить, где кончается его скорбь и начинается культ героя.
Время от времени эта его странность становилась в Оттаве темой оживленных, но большей частью снисходительно благосклонных пересудов. “Горе способно на самые неожиданные проявления, – мелькнула у Хесса мысль, – иногда даже оборачиваясь пародией на самое себя”. Он почувствовал радостное облегчение, когда в голосе его начальника вновь зазвучали деловитые нотки.
– Ладно, – сменил тему Уоррендер, – давайте поговорим об этом ванкуверском эпизоде. Я хочу быть уверен в том, что мы абсолютно чисты с юридической точки зрения. Это очень важно.
– Да, понимаю. – Хесс кивнул головой и показал на принесенную с собой папку. – Я еще раз перечитал все донесения, сэр, и твердо уверен в том, что у вас нет оснований для беспокойства. Меня только несколько тревожит одна вещь.
– Газетная шумиха?
– О, нет. Этого следовало ожидать. – На самом деле шумиха тревожила Хесса, который был убежден, что политический нажим вынудит правительство вновь пойти в обход закона об иммиграции, как это уже случалось много раз. Сейчас, однако, он, очевидно, оказался не прав. Хесс продолжал:
– Меня беспокоит, что у нас в Ванкувере в настоящее время нет никого из ответственных сотрудников. Наш региональный директор Уиллиамсон болен и только через несколько месяцев приступит к работе – если вообще сможет.
– Да, теперь припоминаю, – проговорил Уоррендер. Он взял сигарету, предложив другую своему заместителю, и они оба закурили.
– В обычных обстоятельствах я бы не стал тревожиться, но если нажим на нас будет усиливаться, а я предчувствую, что так и произойдет, то мне хотелось бы, чтобы там у нас был человек, на которого я мог бы лично положиться, который мог бы справиться с прессой.
– Полагаю, вы уже что-то придумали.
– Да, – ответил Хесс. Он торопливо прикидывал в уме все варианты. Решение твердо стоять на своем его порадовало. Уоррендер время от времени бывает чудаковат, но Хесс убежденно исповедовал лояльность, и сейчас он должен любыми способами защищать позицию своего министра. Словно продолжая размышлять вслух, он произнес:
– Я мог бы здесь кое-что предпринять и высвободить одного из заместителей директоров. Тогда он взял бы на себя Ванкувер – под предлогом замещения Уиллиамсона на время его болезни, а на самом деле – чтобы заняться этим конкретным делом.
– Согласен, – энергично кивнул Уоррендер. – Кого бы вы предложили?
Заместитель министра выдохнул клуб табачного дыма. На губах его бродила легкая усмешка.
– Крамера, – протянул он медленно. – Если у вас нет возражений, я направлю туда Эдгара Крамера.
Глава 4
Милли Фридмэн, не находя себе места, бродила по квартире, вновь и вновь перебирая в уме события сегодняшнего дня. Зачем она сняла копию? Что она с ней будет делать? Кому же на самом деле принадлежит ее лояльность?
Как ей хотелось, чтобы настал конец всем этим хитрым уловкам и маневрам, в которых она обязана принимать участие! Как и пару дней назад, к ней вернулась мысль бросить политику, оставить Джеймса Хаудена и начать новую жизнь. Найдется ли где-нибудь, среди какой-либо общины людей такое прибежище, где никогда не бывает интриг? Вообще-то она в этом сильно сомневалась.
Мысли ее прервал телефонный звонок.
– Милли, – услышала она в трубке бодрый голос Брайана Ричардсона. – Рауль Лемю – он заместитель министра торговли, мой друг, – устраивает вечеринку. Пригласил нас обоих. Как вы на это смотрите?
Сердце Милли заколотилось. Порывисто она спросила:
– А там будет весело?
– У Рауля всегда весело, – хохотнул политик.
– Шумно?
– В прошлый раз, – сообщил ей Ричардсон, – соседи вызвали полицию.
– Музыка будет? Мы сможем потанцевать?
– У Рауля масса пластинок.
– Я бы пошла, – заторопилась Милли. – О, пожалуйста, давайте пойдем!
– Заеду за вами через полчаса, – голос Ричардсона звучал несколько озадаченно.
– Спасибо, Брайан, спасибо вам! – с горячностью поблагодарила его Милли.
– Благодарить потом будете, – сказал он, и Милли услышала щелчок положенной трубки.