– Стало быть, вы считаете, что ругать вас – это своеобразная тактика? – уточнил судья.
– Разумеется. Это – язык нашего времени, и ребята, которые пользуются этим языком – главным образом молодые талантливые адвокаты, – точно знают, какое он оказывает воздействие на пожилых людей, восседающих за столом совета директоров автомобильных компаний. Под влиянием таких речей у них волосы встают дыбом, подскакивает кровяное давление, они ожесточаются и их с места не сдвинешь. Председатели и директора наших компаний воспитаны в духе вежливости: в их время, прикончив конкурента, говорили “извините”. Теперь такое уже не встретишь. Нынешний тон общений резкий и грубый, аргументы грешат передержками, поэтому разумные люди холодно реагируют на такие вещи, их это не трогает. А вот наши шишки этому еще не научились.
– Я тоже не научился и не собираюсь учиться, – сказал Фрейзон. – Я – за изысканные манеры.
– Это говорит инженер, выразитель ультраконсервативных взглядов! – вставил Бретт.
– Адам – тоже инженер, – заметил Фрейзон. – Беда в том, что ему пришлось слишком много общаться с дизайнерами.
Сидевшие за столиком рассмеялись.
– Вы ведь наверняка не согласны с тем, чего требуют воинствующие элементы на ежегодных собраниях: ввести кого-нибудь от потребителей в состав советов директоров и все такое прочее? – повернувшись к Адаму, спросил Фрейзон.
– А почему бы и нет? – спокойно проговорил Адам. – Это означало бы, что мы готовы проявить гибкость, так почему бы и не попробовать. А что, если ввести кого-нибудь из них в совет или, скажем, в состав присяжных, – ведь тогда он, вероятно, будет относиться ко всему серьезно и уж не станет поднимать шум ради шума. Мы и сами при этом могли бы кое-чему научиться. Это ведь все равно когда-нибудь произойдет, и поэтому лучше проявить инициативу, не дожидаясь, пока мы будем вынуждены это сделать.
– А каково ваше суждение, господин судья, после того как вы выслушали обе стороны? – спросил Бретт.
– Извините. – Судья приложил руку ко рту, стараясь подавить зевоту. – Мне на какое-то время показалось, что я в суде. – Он покачал головой с наигранной торжественностью. – Прошу прощения, но не в моей привычке выносить приговоры во время уик-энда.
– И вы абсолютно правы, – произнесла Ровина. Она дотронулась до руки Адама, одновременно слегка погладив ее. Когда он повернулся к ней, она едва слышно спросила:
– Не хотите со мной поплавать?
Они отвязали от мостков одну из лодок Хэнка Крейзела с подвесным двигателем; Адам запустил его, и лодка не спеша поплыла. Отъехав мили на четыре в восточном направлении и еще отчетливо видя берег, поросший высокими раскидистыми деревьями, Адам выключил мотор, и лодка закачалась на голубой, прозрачной воде. Несколько одиноких лодок появилось и быстро исчезло из виду. Был полдень. Солнце стояло высоко, пьянящий воздух навевал дремоту. Прежде чем сесть в лодку, Ровина надела купальник в леопардовых пятнах, еще больше обнаживший ее фигуру, подчеркивая шелковистость нежной черной кожи. Адам был в плавках. Когда мотор замолк, Адам раскурил две сигареты – для себя и для нее. Они сидели рядом на подушках и курили.
– М-м, – произнесла Ровина. – До чего же хорошо!.. – Она запрокинула голову и, ослепленная ярким солнцем и озерной гладью, закрыла глаза. Губы ее были приоткрыты.
Адам лениво выпустил колечко дыма.
– Это называется уйти от всего. – Голос его почему-то звучал нетвердо.
– Мне это знакомо. Но случается не часто. И пролетает как миг, – с неожиданной серьезностью тихо сказала Ровина.
Адам повернулся к ней. Инстинкт подсказывал, что она откликнется, если он ее коснется. Однако он не был уверен и колебался.
Словно разгадав его намерение, Ровина негромко рассмеялась.
– А вы не забыли, что мы собирались поплавать? – проговорила она, бросая в воду сигарету.
Она стремительно поднялась и прыгнула через борт в воду. Перед глазами Адама промелькнуло ее стройное темное тело, длинноногое и прямое, как стрела. Резкий всплеск – и она ушла под воду. Лодка слегка качнулась.
Немного помедлив, Адам нырнул за ней следом. После солнечного зноя вода показалась холодной как лед. С трудом переводя дыхание и дрожа от холода, он всплыл на поверхность и оглянулся.
– Эй! Я здесь! – крикнула Ровина и рассмеялась. Она ушла под воду и снова появилась на поверхности – с головы и с лица ее стекала вода. – Ну, разве не прелесть?
– Я поделюсь своими впечатлениями, когда у меня восстановится кровообращение.
– Надо разогреть вам кровь, Адам. Я поплыла к берегу. Вы тоже?
– Наверное. Только нельзя бросать лодку Хэнка.
– Тогда подгоните ее поближе. – И широкими гребками Ровина поплыла к берегу, крикнув напоследок:
– Если только вы не боитесь остаться со мной наедине.
Таща за собой лодку, Адам медленно поплыл к берегу. Он втащил лодку на берег и направился к Ровине, которая, закинув руки за голову, уже лежала на песке. За пляжем, в тени деревьев, спрятался “коттедж” – ставни на его окнах были закрыты, вокруг не было ни души.
– Раз уж вы затронули эту тему, – сказал Адам, – то сейчас я больше всего боюсь, что нам кто-нибудь помешает. – Он тоже вытянулся на песке – уже много месяцев он не чувствовал себя таким раскованным.
– Вы ведь меня не знаете.
– Вы пробудили во мне некоторые инстинкты. – Он оперся на локоть и, еще раз убедившись в том, что женщина рядом с ним действительно умопомрачительно хороша и он не обманулся в своем первом впечатлении несколько часов назад, добавил:
– И один из них – любопытство.
– Я всего-навсего одна из тех, кого Хэнк Крейзел приглашает к себе на уик-энды, чтобы развлекать гостей. И если это вас интересует, могу добавить, что нанимает он нас только для этого. А у вас были на этот счет другие мысли?
– Да.
Ровина засмеялась своим мягким смехом.
– Знаю, что да. Просто вы отличаетесь от большинства мужчин тем, что они лгут и говорят “нет”.
– Ну, а в другие дни, не в уик-энды, что вы делаете?
– Преподаю в средней школе, – сказала Ровина и осеклась. – Черт возьми! Я же не хотела вам это говорить.
– Тогда мы квиты, – рассмеялся Адам. – Я тоже не собирался кое-чего вам говорить.
– А именно?
– Впервые в жизни я понял, что значит: “Черное – это красиво”, – тихо произнес Адам.
Она молчала, и он подумал, уж не обидел ли ее. До его слуха доносились плеск волн, жужжание насекомых, далекий стрекот подвесного лодочного мотора. Ровина продолжала молчать. Вдруг, словно повинуясь какому-то импульсу, она наклонилась над Адамом и поцеловала его в губы.
Прежде чем он успел прийти в себя от неожиданности, она вскочила и побежала к воде. Остановившись у самой воды, она громко сказала: