Краткая теория времени - читать онлайн книгу. Автор: Карло Ровелли cтр.№ 26

Это поистине стало зарей нового мира. Основные правила научного исследования просты: всякий имеет право слова. Эйнштейн был никому не известным служащим патентного бюро, когда придумал идеи, изменившие наше видение реальности. Разногласия приветствуются: они суть источник динамичности мышления. Но споры никогда не улаживаются силой, агрессией, деньгами, властью или ссылками на традицию. Единственный способ выиграть – это доказывать и защищать свои идеи в диалоге, убеждая других.

Конечно, я не собираюсь подробно описывать здесь конкретную реальность научных исследований во всей их человеческой, социальной и экономической сложности, я скорее говорю об идеалах, с которыми практика этих исследований должна соотноситься. Эти правила древние – мы найдем их в знаменитом «Седьмом письме» Платона, где он рассказывает, как ищут истину: «Лишь с огромным трудом, путем взаимной проверки – имени определением, видимых образов ощущениями, – да к тому же если это совершается в форме доброжелательного исследования, с помощью беззлобных вопросов и ответов, может просиять разум и родиться понимание каждого предмета в той степени, в какой это доступно для человека».

Понимания нужно добиваться путем добросовестного интеллектуального исследования, обучения, вслушиваясь в то, что говорит природа и что говорят другие. Центральный момент тут – честное признание того, что наши представления о вещах могут быть ложными. Со времен Платона мы проделали большой путь, но это по-прежнему тот путь, который он описал: идеальный поиск знания в диалоге, стремление к согласию в рамках национального обсуждения.

Взаимосвязь науки и демократии, возникшая в том же месте и в то же время, очевидна. В идеале, демократия – это процесс, при котором тот, кто принимает решения, способен доказать свою правоту и убедить в ней достаточное число людей. Идеал демократии – не давить противников, а выслушивать их, спорить с ними, искать точки соприкосновения, достигать взаимопонимания. Слова Вольтера: «Я не согласен с тем, что вы говорите, но я буду сражаться за то, чтобы вы могли говорить это» – одновременно в самом сердце и демократии, и научного метода.

Итак, наука и демократия рождены вместе, в одном и том же месте, в одну и ту же эпоху, с одним и тем же духом времени: духом рациональной ясности, понимания и диалога. Этот дух – один из столпов, на которых зиждется наша культура.

Разумеется, в науке, как и в политике, есть разрыв между идеалом и повседневной реальностью. Но между их идеалами есть и аналогия. Самый эффективный метод, который мы изобрели для познания мира (наука), и самый лучший способ, который мы изобрели для коллективного принятия решений (демократия), имеют много общего: толерантность, дебаты, рациональность, внимание к противоположной точке зрения, поиск точек соприкосновения. В обоих случаях главное правило заключается в том, чтобы сознавать, что мы можем ошибаться, и сохранять для себя возможность изменить мнение под воздействием доказательств и признать, что взгляды, противоположные нашим, могли бы стать нашими.

Каждый шаг вперед в научном познании мира – это также и посягательство на привычные представления о мире. Поэтому научное мышление и по сей день сохраняет в себе нечто подрывное, революционное. Всякий раз, когда мы составляем картину мира заново, мы изменяем саму грамматику нашего мышления, рамки нашего видения реальности. Само слово «революция», как известно, стало обретать нынешнее значение, начиная с книги Коперника, которая называлась «Об обращении» (révolutions), где оно означало только круговой оборот планет, в особенности движение Земли вокруг Солнца. Воздействие этого нового мировидения было таково, что с тех пор любая революция негласно отдает дань памяти Копернику. Быть открытым научному познанию мира означает быть открытым чему-то революционному, подрывному. Моя бунтарская юность нашла себе прибежище в мире такого, до сих пор подрывного мышления.

В школе наука, наоборот, обычно принимает вид перечня «установленных фактов» и «законов», следствий решения тех или иных проблем. Такой способ преподавания – измена самой сути научного мышления. Я считаю, что нам следовало бы прививать учащимся дух критики, а не почтения к учебникам. Мы должны предлагать студентам ставить под сомнения идеи преподавателей, а не верить им слепо. Это способ, который поможет молодым людям поверить в будущее и внести вклад в формирование живого и динамичного общества, которое еще впереди.

Науку следовало бы преподавать такой, какая она есть: захватывающее приключение в человеческой жизни, цепочка периодов – то большого смятения, то терпеливого исследования новых ответов, головокружительные мировоззренческие скачки, проблески понимания, когда внезапно начинают складываться фрагменты головоломки. Оказывается, что Земля подвижна, информация сохраняется в молекуле ДНК, у всех живых существ общие предки, пространство-время искривлено… это многовековая история, полная магии и красоты. Преподавание науки должно быть преподаванием сомнения и изумления.

Кроме того, исторический прогресс науки никогда не был отделен от развития искусств, литературы и философии. Каждая из этих областей внесла свой вклад в возникновение научных идей и сама подпитывалась научным миропониманием, пронизывающим цивилизацию во все эпохи ее существования. Я был бы рад увидеть школу, где учеников подталкивают к пониманию того, что такое интеллектуальный поиск, и высокой значимости этого поиска, который шел от готических соборов к «Началам» Ньютона, от сиенской живописи XIV века к молекулярной биологии, от шекспировских пьес к чистой математике. Речь идет о единстве интеллектуального наследия.

На одной странице нот Шуберта столько же красоты, ума, человечности и тайны, сколько и на странице Эйнштейна. Обе свидетельствуют об одном способе понимания реальности – глубоком и одновременного тонком и легком. Я бы хотел, чтобы молодые люди учились ценить и партитуру Шуберта, и сочинения Эйнштейна и находить в них ключи к тайнам мира и к пониманию самих себя.

Сегодня темные тучи опять застилают свет. Уровень неравенства и несправедливости велик как никогда и продолжает расти. Настойчивые требования религиозных организаций, разделяющих людей, множатся ежедневно и озвучиваются политическими лидерами с разных сторон. Люди цепляются за свои локальные «идентичности», боятся друг друга и испытывают друг к другу недоверие. Конфликты приобретают все бо́льшую остроту. На противника все чаще смотрят как на воплощение зла, его демонизируют обе противостоящие стороны. Военные расходы резко увеличиваются почти повсюду. Процессу переговоров придается все меньшее значение.

Я смотрю на эту тягу к иррациональности с глубокими беспокойством и грустью. Наука заставляет осознать свое невежество, наши пределы и то, что у «другого» больше того, чему стоит поучиться, чем того, чего стоит опасаться. Что истину надо искать в ходе обмена идеями, а не в догмах и столь общем убеждении, что «мы лучше других».

Из десяти крестовых походов, начавшихся в Европе, девять закончились войнами, которые вели крестоносцы. Шестой крестовый поход, однако, завершился тем, что Фридрих II, великий европеец, просто провел переговоры с султаном Маликом Аль-Камилем – к страшному возмущению папы, носителя истины, не терпящего критики и обсуждений с врагом.