Почти все беженцы, проходящие через Портбоу, разумеется, останавливаются в «Фонде Франке». А куда еще им деваться? Думаю, кое-кто из них – те, у кого нет денег, – ночует в близлежащих полях, на сеновалах и в коровниках. Километрах в десяти к югу от городка находится небольшая таверна «Эль-Фаро». Ее владелец, кажется, придерживается левых взглядов; говорят, во время гражданской войны он симпатизировал республиканцам. Я этого не знаю, да и мне все равно. Я стараюсь держаться подальше от политики – наверное, из-за того, что произошло с моим отцом. Я знаю, какие подводные камни могут в ней тебя ожидать.
Но я хочу помогать там, где могу. Испания сейчас переживает тяжелые времена. Сержант Консуэло очень хорошо понимает мои опасения, он рад был, что я связалась с ним. Не прошло и двадцати минут, как он пришел с молодым, только что принятым на работу полицейским по имени Рубио. Я предложила им на кухне по бокалу вина.
– Так вы говорите, они немцы?
– У них фальшивые паспорта, – объяснила я. – Мужчина – надо сказать, весьма хорошо воспитанный – превосходно говорит по-французски – с парижским произношением, но он точно немец. Виза у него такая размытая, что я едва смогла что-то разобрать.
– А женщины?
– Женщина одна, с сыном. Он, видимо, испанец. На самом деле мне не очень понятно. Паспорта у них чешские.
– Чешские?
– А какие же еще?
Чешский паспорт, конечно, совершенно бесполезен. Его можно задешево купить на черном рынке во Франции и в Германии. Фактически любой человек sans nationalité
[107] может заявить о своем праве на чешское гражданство, даже если он не знает языка и едва ли сможет найти свою предполагаемую родину на карте Европы.
– И когда они прибыли?
– Сегодня вечером… Горы перешли.
– У нас нет отметки об этом.
– Еще бы.
Сержант Консуэло потягивал вино и курил сигару. Он грузный мужчина, с большими черными усами и острым взглядом, как у фокстерьера. Свои жирные волосы он ровно зачесывает назад, и они похожи на обшивку корабля. Ему, наверное, лет тридцать пять, но морщины на лице – глубокие борозды, умножающиеся, как складки раздвигаемого занавеса, когда он улыбается, – старят его. Я считаю его весельчаком, но, как и многие в нашем городке, он не умеет сохранять достойный вид. Человек, занимающий такую должность, должен и вести себя правильно, а его часто можно увидеть пьяным в одном из местных кабачков. Если бы его дочь и Сюзанна не были закадычными подружками и если бы он не возглавлял наш полицейский участок, то вряд ли бы я водила с ним знакомство. При имеющихся обстоятельствах у меня просто не было выбора.
– Видите, мадам Руис, какой у нас бардак, – сказал он. – Кто угодно может переходить нашу границу! Испанию заполоняют бродяги.
– Шпионы и уголовники, – добавил Рубио.
– Вам нужно поесть, – сказала я, пододвигая им тарелку с нарезанной свининой.
– Спасибо, мадам. Не откажусь, – сказал сержант, туша сигару в стакане. Он жевал, пуская слюну на подбородок, и тараторил: – Только что поменяли закон. В понедельник из Мадрида пришел циркуляр. Проезд через Испанию без документов запрещен. Мы начинаем с этим жестко бороться.
Он вытер губы рукавом.
– Сержант, может, на повышение пойдет, – сказал Рубио.
– Правда? – спросила я.
Сержант Консуэло выразил сомнение в этом, но ему явно было приятно, что я услышала о такой возможности.
– Бороться с этим надо, – вернулся он к прежней теме. – Как вы считаете?
– Обязательно, – согласилась я, – самое время. – Я рассказала ему, что многие беженцы не платят за гостиницу. – Эта война разорит меня, если что-нибудь срочно не предпринять.
Я напомнила ему, что у меня работают горничными несколько женщин из городка, а садовник, между прочим, двоюродный брат сержанта.
– У вас отличное заведение, – сказал сержант.
Я с некоторым отвращением смотрела, как он ест и пьет. Неудивительно, что у меня не возникает соблазна снова выйти замуж.
Скучая, мы немного поговорили о его жене и детях, о школе и, вскользь, о войне. Он, кажется, считал вероятным, что Испания может скоро вступить в войну на стороне Германии. Я полагала, что генерал Франко – он ведь не дурак – постарается как можно дольше сохранять нейтралитет, во всех остальных отношениях поддерживая Германию. Испания не сможет сколько-нибудь существенно помочь Гитлеру: это бедная страна, отставшая в своем развитии от Германии на десятилетия (если не на века), страна средневековая. Современный мир ей не интересен. Даже испанским коммунистам, кажется, мало дела до Сталина, а Маркса и Ленина они и подавно не читали.
– Ну а теперь расскажите мне про ваших подозрительных гостей, – попросил сержант. – Нужно хорошенько проверить их документы.
Рубио улыбнулся, сверкнув золотым зубом. Я сразу поняла, что это негодяй, которому совсем не место на государственной службе.
Сначала мы постучались к доктору Беньямину – в частности, потому, что у него горел свет. Ждать пришлось бесконечно долго: он, видимо, одевался. Наконец он впустил нас. Лицо его ничего не выражало, в комнате пахло несвежей одеждой. Постель была расстелена, двери шкафа широко распахнуты. По полу были разбросаны книги.
– Добрый вечер, доктор Беньямин, – сказала я, входя в комнату. – Это сержант Консуэло из полиции Портбоу.
– Здравствуйте, сударь, – сказал доктор Беньямин.
Он слегка поклонился, коснувшись правой рукой груди. Это было необычно.
Его церемонность и самообладание произвели на меня хорошее впечатление. Видно было, что имеешь дело с благовоспитанным человеком. С человеком, которого не сломили обстоятельства. Это было так не похоже на манеры сержанта полиции и его холуя, что я тут же пожалела, что позвала их, – но что сделано, то сделано.
Доктор Беньямин не говорил по-каталански, и мне пришлось выступить в роли переводчика.
– Он хотел бы взглянуть на ваши документы, – сказала я.
– Разумеется. Надеюсь, они убедятся, что все в порядке.
– Вы отметились на таможне?
– В домике никого не было, – сказал он. – Мы решили, что это не нужно.
Рубио ухмыльнулся ему, обнажив золотой зуб, длинный и влажный, и энергично кивнул.
Мы стояли, переминаясь с ноги на ногу, и ждали, пока доктор Беньямин отыщет в своем портфеле пачку документов. Не знаю, может быть, он нарочно тянул время, но казалось, прошла целая вечность. Он искал тщательно, не торопясь, и несколько раз останавливался, чтобы откашляться или высморкаться.
Как и до этого, хромая и тяжело дыша, он подошел к сержанту. Руки его дрожали. Он передал полицейскому перевязанные веревкой ужасно выцветшие документы голубого и розового цвета. Сержант Консуэло, сидя за столом, принялся изучать их при слабом свете свисавшей с потолка лампочки без абажура. Мне было очень неудобно, но где сейчас возьмешь деньги на нормальное обустройство гостиницы? А этот номер у меня совсем пришел в негодность.