Но все надежды исчезли, когда элитные немецкие батальоны прорвались через последнюю полосу обороны. К середине июня захватчики достигли Парижа. Повсюду царили хаос и смятение, война захлестывала Францию, как приливная волна – мощная, неодолимая, безжалостная. Президент вышел в отставку, а ключевые члены правительства пустились в бега, бросив остатки французской армии без руководства. Армия продолжала сражаться, в растерянности, но сохраняя мужество. Но очень скоро была подавлена безжалостной эффективностью немецкой военной машины.
В один из вечеров Матье пришел на мельницу и, когда все сидели за ужином, попросил совета у Гюстава и Лизетт.
– Я беспокоюсь об отце и брате. От них не было вестей. Я знаю, что Люк отчаянно хочет вступить в армию и сражаться, но отцу была нужна его помощь на ферме. Я не знаю, что делать…
– Поезжай к ним, – без колебаний ответила Лизетт. – Семья – это самое главное. Убедись, что они в порядке. Узнай, что собирается делать твой брат, поддержи отца. Сейчас все меняется каждый день. Лучше бы Люку подождать и поглядеть, что будет, прежде чем рваться в драку. И, в конце концов, он нужен отцу.
Гюстав медленно кивнул.
– Так, пожалуй, будет лучше. Хотя бы для собственного спокойствия. Тебе нужно увидеть, что у них все в порядке. Ехать не так далеко. Кортини смогут обойтись без тебя пару дней?
– Они сказали, я могу ехать, – кивнул Матье. – Мы как раз закончили поднимать подпорки, так что работа на винограднике на ближайшее время сделана, а пока будет стоять хорошая погода, с виноградом ничего не случится. Но… – Он поднял глаза от тарелки и встретился со спокойным взглядом Элиан.
– Нужно ехать, Матье, – улыбнулась она. – Возвращайся, когда будешь уверен, что все в порядке. – Ее голос не выдал тревоги, которая наполняла ее при мысли о его отсутствии. Но в общем казалось, что все немного успокоилось, пока в Париже проходят переговоры. Все только и говорили о перемирии, надеясь, что оно вернет стране покой и стабильность. («По мне, так перемирие то же самое, что капитуляция», – ворчал граф только сегодня.)
Она прошла с Матье вдоль реки, вокруг темнело, а чириканье птиц и сверчков сменялось пением лягушек. Они долго стояли вместе под защитой ивовой кроны.
– Я не хочу тебя оставлять, – прошептал он, беря ее за руки.
– Ты не оставляешь меня. Ты будешь со мной здесь, в моем сердце. И это ведь ненадолго. Чем скорее ты уедешь, тем скорее вернешься обратно. Передай мой сердечный привет отцу и Люку.
Он кивнул с несчастным видом, зная, что она права. И все же казалось, что даже воздух вокруг них пропитан невыраженной тревогой, смутной, как речной туман, висящий над поверхностью воды, движущийся и обманчивый, создающий фантомов, вселяющих страх. А страх теперь поселился в мыслях каждого.
* * *
Они поцеловались в последний раз, Матье наконец отпустил ее руку и отправился обратно на виноградник, чтобы сложить вещи и завтра рано утром выехать в Тюль.
* * *
К тому времени, когда подписали соглашение о перемирии, французская армия была уничтожена, хотя боевые действия начались совсем недавно. Сотни тысяч солдат убиты и почти два миллиона взяты в плен, если верить обрывочным сообщениям, которые все еще просачивались по радио. Маршалу Петену поручили создать новое французское правительство («нацистские марионетки», – заявил граф с отвращением) – в Виши, чтобы руководить юго-восточной частью страны. Это было все, что немцы позволили оставить без оккупации.
И вот на карте обозначили немецкую оккупационную зону – область, которая теперь была занята нацистами.
* * *
– Они забаррикадировали мост! – Ив влетел в кухонную дверь, вернувшись после развоза муки местным пекарням.
– Кто забаррикадировал и какой мост, сынок? – спросила Лизетт, вытирая стол, где готовила еду к ужину.
– Немцы. В Кульяке. Они провели границу, и она проходит вдоль этой части реки. Деревня теперь в оккупированной Франции – а значит, мы тоже. И как раз вон там, – он жестом указал на что-то за дверью, у которой стоял, – как раз напротив на другом берегу неоккупированная территория, управляемая правительством Виши. Ну не сумасшествие ли? Мне пришлось развернуться, потому что меня не пропускали на тот берег закончить доставку муки.
Элиан, до этого лущившая горох, застыла на месте. Лизетт бросила на нее встревоженный взгляд и сказала, стараясь звучать ободряюще и с большей уверенностью, чем чувствовала сама:
– Ну конечно, они не могли перекрыть мост надолго. Это, наверное, только временно, пока нет настоящего пропускного пункта. В конце концов, люди живут и работают на обоих берегах, и им нужно будет переезжать через реку.
Ив покачал головой.
– Там был мэр. Я спросил его, что будет дальше, а он только пожал плечами и сказал, что все изменилось. Солдаты спускали флаг у мэрии, а он просто смотрел, а потом подняли на его место собственный. Говорю тебе, мама, в центре Кульяка теперь болтается свастика.
– Ну, должны принять какие-то меры. – Лизетт говорила спокойно, стараясь сохранять здравомыслие, несмотря на то, что их мир, казалось, вдруг перевернулся с ног на голову. – Что же будет, когда мне через месяц понадобится на ту сторону, принять ребенка мадам Блайе? И как мы отвезем муку в Сент-Фуа?
– И как вернется Матье? – Элиан наконец обрела дар речи, но ее голос был слабым и дрожащим.
– Не волнуйся, дочка, он найдет способ, – сказала Лизетт, крепко обнимая ее. – А пока ты можешь быть спокойна, что он цел и невредим в неоккупированной зоне.
Элиан зарыдала, выражая еще один вопрос, которым все они снова и снова задавались в течение последних нестабильных дней:
– Но, мама, а как же Мирей? Что теперь станет с Парижем, когда он в руках немцев?
С телефона на мельнице можно было делать только местные звонки, поэтому Гюстав ходил и часами простаивал в очереди у телефонной будки на почте в Сент-Фуа-ла-Гранд, чтобы дозвониться до ателье, где работала Мирей. Когда это наконец удалось, трубку на том конце никто не поднял. Они отчаянно ждали вестей от Мирей. Газеты писали о бомбежках и массовом бегстве из Парижа. Семья Мартен просила в своих молитвах, чтобы Мирей удалось найти транспорт и чтобы прямо сейчас она была на пути к мельнице.
Телефонного звонка, письма, весточки, переданной через друга или соседа, – они жаждали чего угодно, сообщающего, что Мирей в безопасности. Но минуты превращались в часы, а часы в мучительно тянущиеся дни, а их все не было.
Аби, 2017
Интересно, каково было Элиан в те первые дни, когда война началась всерьез? После стольких месяцев противостояния она, наверное, думала, что жизнь теперь просто будет такой, что французские войска будут удерживать границы страны. Может быть, она немного расслабилась, работая на кухне и в саду шато. А может, носила напряжение с собой день за днем, занимаясь своими делами, несмотря на напряженные мышцы и сжатые кулаки, ожидая…