Месье и мадам Рива - читать онлайн книгу. Автор: Катрин Лове cтр.№ 46

К счастью, пока мы ждем предполагаемого дня, когда нас включат в международный опрос, что, по совести сказать, может произойти лишь в том случае, если мы его и профинансируем, сарафанное радио работает отлично. Стоит лишь взглянуть на вытягивающиеся шеи и круглые глаза наших иностранных друзей, которым рассказывают о том, что и как делается в Швейцарии. А те, кто не ездит за границу, могут посмотреть на иностранцев, прибывших на каникулы к нам. Спустя нескольких дней сумасшедших ливней и безнадежных снегопадов, неожиданных обвалов и наводнения иностранцы спрашивают: «Сколько погибших?» А им в ответ: «Нисколько». Разве что кто-нибудь ногу сломал. Да, надо видеть глаза этих путешественников. Они смотрят на нас так, как раньше верующие смотрели на статуи святых, думая, что имеют дело с существами, принадлежащими небесам, а не нашей бренной земле. Так мы и сохраняем блестящую репутацию. И наш имидж в целом становится все более привлекательным, несмотря на всякие дорогостоящие опросы, благодаря которым Швейцарию либо не знают, либо воображают преступной страной, славящейся финансовым бандитизмом.

Мы с Эрминой Рива были вынуждены прервать разговор о кошках и о причинах, благодаря которым лошади в нашем обществе заслужили столь лестное внимание, потому что на маленькую кухоньку вдруг вторглись пятеро мужчин в грубых сапогах. Одним из них оказался сам Жюст Рива, другим — сосед Жан-Батист Симон. Имена остальных мужчин, гораздо более молодых, я не запомнила, зато сразу поняла, что эти люди не боятся засучить рукава. После очередного наводнения мужчины собрались, чтобы обновить защитные укрепления и расчистить, где нужно, дороги. За кофе и ванильным пирогом с горьковатой апельсиновой глазурью господа обменялись короткими фразами, из которых было ясно, мол, обсуждать стихию бесполезно, они сделали что могли, а дальше природа сама распорядится. Меня представили как друга семьи, и я позволила себе спросить, скольких людей уже эвакуировали. «Никого, — ответил один из мужчин, — здесь, на вершине, мы в полной безопасности, а вот внизу не очень весело — туда вся вода стекает». Еще мужчины сказали, мол, им кажется, учитывая происходящее, местные жители должны быть готовы принять у себя нуждающихся в крыше над головой. Специальные убежища хороши, но можно и помочь друг другу. «Главная проблема со стариками, — произнес другой мужчина. — У них свой взгляд на вещи». Многие не хотят покидать дома — они, мол, видели обвалы и похуже в сорок пятом или сорок седьмом году, страшные бури, после которых должно было камня на камне не остаться, а ведь все целы и невредимы. «Так что чуть ниже в долине люди из службы спасения ходят по домам и глаз не спускают со строптивцев», — рассказывал мужчина, не стеснявшийся слова «старики», словно Эрмина и Жюст Рива, сидевшие за столом, к обозначенной возрастной категории не относились.

Вскоре трое самых молодых гостей встали, поблагодарили Эрмину, пожали руку Жюсту, Жан-Батисту и вышли под дождь с непокрытыми головами. Сосед охотно согласился на еще одну чашечку кофе. Мадам Рива спросила у него, какие новости. Он, как и молодые люди, говорил короткими фразами, но я поняла, что его жена в больнице и что «как будет, так будет». Мужчина сознавал, что ситуация не в его власти. Он словно стоял на берегу, а тем временем мощный поток уносил вдаль события и переживания, напрямую его касавшиеся. У его жены не было шансов поправиться. Почему? Я поняла это лишь после ухода Жан-Батиста Симона, который без особых церемоний попрощался с соседями и кивнул мне напоследок. Матильда Симон совсем потеряна. Так Эрмина подытожила состояние дел для меня и, кажется, для самой себя — тоном, какой люди используют, если хотят кого-то в чем-то убедить. Я сразу представила себе темное отделение, где неизлечимые больные доживают свой век. Затем я поняла, что речь шла о другом. Мадам Симон отличалась на удивление крепким для своего возраста здоровьем и не собиралась умирать, но разум ее покинул. Полностью. Жюст Рива молчал. Он внимательно слушал, как супруга рассказывает мне о Матильде, словно и сам впервые об этом слышал или словно озвученная версия болезни Матильды, доброй и неглупой женщины, отличалась от настоящей, секретной. «Если бы вы видели Матильду два года назад за этим столом, никогда бы не подумали, что такое может случиться, — сказала Эрмина. — Верно, Жюст?»

Я вновь оказалась в компании месье и мадам Рива. И вновь я чувствовала себя совершенно естественно, хотя ситуация подвернулась неподходящая, ведь я должна была сидеть в офисе, где ждали отчета о возможности заключить нечестную сделку с одним модным курортом. Я перенесла встречу, сказав, что необходимо собрать дополнительную информацию об отельном комплексе, отстроенном никому не известной белорусской компанией. И поздним утром села за руль, в объезд отправилась к Рива, отгоняя мысль о том, что горы, не самое прекрасное место во время наводнения и лучше бы я поработала.

Жан-Батист Симон проявлял смелость и терпение. Он до последнего прилагал усилия, чтобы его жена могла жить дома. В последние месяцы он не мог спать, потому что Матильда бродила по дому и днем и ночью, делала разные глупости. «Невозможно вообразить, — сказала Эрмина. — Да, невозможно вообразить, что происходит с умным здравомыслящим человеком, когда разум его покидает». Кроме того, надо представлять себе (мадам Рива хотела, чтобы я непременно представляла), что Матильда Симон так быстро превратилась из умной доброй женщины, со своими недостатками и достоинствами, конечно, в существо, которое сложно даже описать, что она, Эрмина, до сих пор в потрясении, и Жюст тоже, и другие жители деревни. «Так быть не должно, так быть не должно», — повторяла Эрмина, еще меньше обычного порываясь вставать из-за стола и убирать посуду. И странно, что это произошло так быстро, ведь у стариков обычно все процессы замедлены. Болезни прогрессируют постепенно, шаг за шагом. Можно даже сказать, что старикам в какой-то степени повезло. Но с Матильдой было иначе. «Это ужасно, понимаете, ужасно! Мы все время от времени теряем голову — кому какое дело? Но полностью лишиться разума… Она даже своего мужа, Жан-Батиста, которого вы только что видели, не узнает. Она даже не смотрит на него, когда он ее навещает. Он и поцеловать ее теперь не может. Не может погладить ее по волосам. Ничего не может. Жан-Батист отчаялся. Ему стало тяжело ее навещать. Так быть не должно, говорю я вам, не должно существовать на свете таких бед…»

— Но ты все еще можешь до нее дотрагиваться.

Голос Жюста Рива заставил меня почти подскочить — настолько я забыла о его присутствии за столом.

— Да, правда, я могу касаться Матильды.

— Как это?

Я бросила вопрос неожиданно, радуясь тому, что наконец во тьме, которая объяла маленькую кухоньку Рива, забрезжил свет.

— Не знаю, — ответила Эрмина. — Я каждую неделю ее навещаю. Беру ее за руку. Целую. Знаете, зацеловываю — как ребенка. А еще делаю ей массаж, массирую ноги и стопы. Ей нравится, ее это расслабляет. Я использую разные масла, которые смешиваю со своими травами. Ароматы чудесные. Я даю Матильде понюхать каждую баночку. Она улыбается. Не знаю, улыбается ли она мне или неизвестно кому, но она улыбается. Она никогда со мной не разговаривает. Не произносит ни слова. Но я болтаю с ней как ни в чем не бывало. Рассказываю новости. Описываю все события в подробностях. О муже рассказываю. Она не реагирует. Думаю, ей нет дела до новостей, но звук голоса много значит. Для каждого из нас важен голос. Мы одни, и вдруг чей-то голос все меняет.