Месье и мадам Рива - читать онлайн книгу. Автор: Катрин Лове cтр.№ 17

Однажды — к тому моменту я посетила палату Алексиса не знаю сколько раз, и кажется, то, что я говорю «посетила палату» вместо «посетила Алексиса», свидетельствует о моем смятении лучше любых признаний — однажды я решила, что можно и побеседовать с телом, возле которого я провожу столько времени. Проблема заключалась в том, что я не знала, о чем беседовать с человеком в коме. Обычно я высказываюсь очень откровенно, выражаю свои мысли, не заботясь об удобстве, желаниях или мнении того, к кому обращаюсь. Прямота дорого мне обходится. Довольно быстро я сделала вывод, что мой способ общения социуму не подходит. Социум хочет, чтобы, высказываясь на ту или иную тему, мы принимали во внимание особенности наших отношений с собеседником, оценивали, насколько позволительна и уместна та правда, о которой мы хотим поговорить, и если правда не вполне позволительна, подгоняли бы ее по размеру, доводя до нужной степени приемлемости. Мне часто указывали на то, что главное — сделать заявление удобопонятным, а не правдивым. Многочисленные упреки заставили меня задуматься о том, что, вероятно, я общаюсь с людьми неправильно. Так я оказалась в ловушке, едва решив заговорить с Алексисом, но еще не осмелившись открыть рот. Компетентный посетитель сразу бы взял быка за рога, уверенным радостным голосом рассказал бы о последних новостях внешнего мира, чтобы пациенту захотелось поскорее вернуться к жизни. Умный посетитель, быть может, даже приукрасил бы происходящее, сказал бы, что улицы города залиты волшебным осенним светом. А мне вот хотелось, хоть рта я и не раскрывала, сказать Алексису, что его палата, где нет ни одного окна, внушает ужас, что по дороге в больницу меня сбивали с ног порывы ветра, а в лицо хлестал дождь, и у меня руки превратились в ледышки, потому что я не нашла в шкафу свои старые перчатки. Опытный посетитель наверняка утаил бы, что уже наступил ноябрь, а мне хотелось разболтать Алексису все на свете. И как раз про ноябрь я бы упомянула в первую очередь, я бы обязательно сказала, что этот жуткий месяц в самом разгаре и на месте Алексиса я бы еще немного полежала в коме, по крайней мере до января, ведь в декабре тоже очень тоскливо, хоть нам и навязывают ощущение праздника и суют в нос разные гирлянды и шарики для елки, а в январе уже легче, холоднее, но как-то светлее.

Вместо того чтобы произносить все то, что приходило мне на ум и, наверное, не слишком приличествовало случаю, я решила Алексису почитать. Например, можно было почитать книгу, которую я принесла в рюкзаке. У меня всегда с собой книга, хотя я никогда не читаю у Алексиса в палате. Я имею в виду, странно, что я никогда не читала для самой себя в палате у Алексиса, ведь делать там нечего, к тому же чтение пациенту никак бы не помешало. А тут вдруг мне показалось, что чтение вслух — отличное решение сразу двух проблем: во-первых, я наконец перестану печалиться, созерцая безжизненную красоту Алексиса, а во-вторых, мне удастся поговорить с человеком в коме, не тревожа его моими собственными мыслями. Читая вслух чужие слова, слова того, кто их взвесил, определив, насколько они приемлемы и правдивы одновременно, я снимаю с себя ответственность — не рискую сказать глупость и даю Алексису шанс услышать нечто оптимистичное, что поможет ему захотеть вернуться к жизни. Вынимая книгу из рюкзака, я подумала о том, что текст совершенно безопасен для Алексиса, поскольку прошел неоднократную проверку. Сначала его внимательно, хоть и второпях, в ущерб себе и поклонникам в ожидании невероятных приключений, громоздя правку на правке и заменяя один вариант на другой и третий, перечитал автор, спешащий поскорее все закончить, чтобы заняться зарабатыванием денег. Далее книгу добросовестно изучил издатель и редакторы, требующие изменить все, добавить драйва, дабы сделать текст увлекательным и понятным для публики, доступным. Другие редакторы, разумеется, сочли текст негодным и заявили, что читателей по очевидным причинам он не заинтересует. Дошла очередь и до критиков, которые пролистали или не пролистали изданный фолиант, а затем разгромили или расхвалили его. Так же поступили читатели. И наконец, чуть живой текст добрался до палаты Алексиса, где я изготовилась подменить им свое неустойчивое мнение об окружающей реальности. Увы, я не умела преподносить факты аккуратно даже тогда, когда они не были шокирующими.

Итак, я открыла книгу, на секунду задумалась: должна ли я начать сначала? Должна ли я рассказать об антициклоне над Россией и сделать скидку на то, что Алексис не в курсе всей этой истории? Или я могу начать с того места, на котором остановилась, учитывая, что главный читатель здесь я и пациент вроде не возражает? Я вынула закладку и положила ее на пол, потому что палаты для коматозных больных, в отличие от обычных, не оборудованы тумбочкой, ночником и прочими удобствами. В общем, по правде говоря, я начала с того места, где остановилась накануне вечером, лежа в кровати. Я повела себя так, словно Алексису уже известна история Ульриха и Диотимы, словно он знает, что над Атлантикой циклон. Я начала читать со слов «с тех пор», но с каких пор, в этом абзаце не уточнялось, и отношения Ульриха с женщинами представали в искаженном виде. Я осознаю жестокость такого вторжения в литературный материал, особенно если речь идет о человеке, не способном даже моргнуть в ответ. К счастью, вскоре рассказчик заговорил о многочисленных прогулках Ульриха с Диотимой. Правда, псевдоголубки в основном рассуждали об эпохе и критиковали наше восприятие реальности, вместо того чтобы целоваться в тени раскидистых деревьев и отдыхать на природе. Тем не менее я надеялась, что Алексиса хоть немного увлечет эта история и вместе с ее героями он вдохнет изумительно свежий воздух. Я была рада, что персонажи предпочитают передвигаться пешком, потому что скорость шага нравится мне самой, я могу выдерживать ее долго. Иногда текст меня так захватывал, что я забывала о слушателе. А порой, когда повествование замедлялось, я поднимала глаза на невозмутимое лицо неподвижного человека в надежде различить на нем тень смятения, какую-то едва заметную работу сознания. Мы с Алексисом никогда не говорили о любимых или нелюбимых книгах. Помню, однажды на корабле он сказал, что я слишком много читаю. Это правда, у меня маниакальная зависимость от книг, я держусь за них так же упорно, как некоторые люди — за психотропные препараты. Алексис еще тогда добавил, мол, ему необязательно читать, чтобы иметь представление о мире. Я сделала вывод, что его камень в мой огород как нельзя лучше отражает дух эпохи. Раньше люди стыдились своего равнодушия к литературе. Теперь они кричат о нем на каждом углу, словно о победе, не менее, кстати, славной, чем победа светского общества и торжественное избавление от Бога, ада и рая.

Не была ли моя процедура чтения злой и насмешливой пыткой? Ведь я навязала Алексису книгу, которую он не выбирал и сюжет которой я едва ли могла бы пересказать — если таковой там вообще присутствует. Вдобавок ко всему ни один из героев, включая знаменитого Ульриха, не принимал всерьез собственные идеи и рассуждения и, как правило, противоречил сам себе спустя пару абзацев. Текст растягивался, распухал от мыслей, раздумий, философствования, анализа, подробного разбора, изучения, измерения, исследования мира. Герои вели себя не так, как обычные люди. Они словно и не считали себя обычными людьми. Женщины не жеманились, не говорили, что им то холодно, то жарко, не желали иной жизни, не строили воздушных замков, не мечтали о принце или прекрасном любовнике. Если Алексис мало-помалу и начинал понимать суть истории, как могла вернуть его к жизни и взбодрить картина мира, в котором все герои впали в летаргический сон, хоть никто из них и не прыгал из окна? Окончательно махнув рукой на чтение, я вдруг испугалась, что Алексис придет в себя и обрушит на меня шквал упреков; впрочем, он оставался неподвижным, а я тем временем осторожно закрыла левой рукой напечатанное на зеленой обложке название книги. Я чувствовала, что поздно спохватилась. Алексис уже наверняка успел прочесть название, сделать выводы и окончательно разочароваться в жизни. Разочарование проникло в утробу Алексиса, тихо-тихо поднялось по нервным окончаниям к мозгу и там угнездилось. Завтра утром мне позвонят и скажут, что Алексис ночью умер и что так лучше, учитывая развитие событий в последние месяцы; разумеется, это большое горе, но по медицинским показателям смерть была неизбежна.