Британская военная экспедиция в Сибирь. Воспоминания командира батальона «Несгибаемых», отправленного в поддержку Колчака. 1918—1919 | Джон Уорд | страница 41 | LoveRead.ec

В то время в Перми цена рубля равнялась примерно одному пенни. Моим офицерам и солдатам платили из расчета 40 рублей за один фунт. Лагерь военнопленных находился на расстоянии полверсты, встреча продлилась один час пять минут, а наемные дрожки стоили 100 рублей. Все остальное в той же пропорции. Например, обычные сигареты стоили по рублю за штуку. Если бы я выкуривал двадцать штук в день или столько уходило бы на меня и моих многочисленных посетителей, это стоило бы половины моего полковничьего жалованья. Конечно, было неправильно устанавливать обменный курс в Харбине или во Владивостоке, за 5 тысяч верст отсюда, и ставить фронтовых офицеров на грань бедности, ничуть не лучшей, чем та, в которой оказались местные люди, потерявшие все во время революции. Я не могу предложить решения, но совершенно неудовлетворительно, когда получаешь свой рубль по курсу 6 пенсов, а тратишь по курсу 1 пенни. Куда больше! Если бы мне платили фунтовыми банкнотами или соверенами, я получал бы в Перми около 200 рублей за каждый! При большевицком правлении зарплаты были увеличены, но цены стали такими, что одна из просьб, которую мы должны были передать Омскому правительству от лица рабочих, состояла в том, чтобы сделать зарплаты и цены такими, как при старом режиме.

24 апреля около пяти утра на Каме тронулся лед. Это было впечатляющее зрелище. Сначала он двинулся одним большим куском, унося с собой все: лодки, штабели бревен, санные повозки. Рядом с мостом наст некоторое время держался, пока тяжесть, напиравшая сзади, не заставила какую-то часть льда опуститься вниз. Она с треском пробила себе дорогу одним неудержимым толчком, в то время как другая часть поднялась вверх и, словно лавина, покатилась вперед, ломаясь и превращаясь в огромные блоки, поднимавшиеся на пугающие 50 футов вверх, пока их огромная тяжесть не проломила поверхность льда, на которой они лежали, и все это величественно двинулось по направлению к Волге. Потом возникло странное ощущение, будто ты плавно скользишь вдоль реки, и, чтобы не упасть, пришлось выставить одну далеко вперед. Около Перми Кама имеет ширину больше мили, и такой способ, которым Природа возвещает приход весны в эти скованные снегом и льдом земли, своим великолепием полностью соответствует этой цели. В течение следующих нескольких дней в сторону Каспия проплывают миллионы тонн брошенного леса. Бесхозяйственный русский даже не думает о том, чтобы вытащить его из реки, пока лед не начнет двигаться по-настоящему. Он скажет вам, что ледоход должен начинаться от 1 до 5 мая, а если он начинается на неделю раньше, это предвещает хороший урожай, который компенсирует потери леса, так что у него нет причин жаловаться.

В мою задачу не входит разбираться с теми зверствами, которыми обесчестила себя пролетарская диктатура Москвы. Если я говорю о них в своем рассказе, то делаю это, не приводя ужасающие подробности, которые все глотают с такой жадностью. История показывает, что невозможно избежать подобных эксцессов, когда страсти толпы сметают все нормы охраны общественного порядка. Нашим собственным революционерам следует помнить об этом до, а не после драки. Эти эксцессы нужно рассматривать не как возможные, а как неизбежные, когда сама основа порядка оказывается вырванной с корнем. В Перми ледоход обнажил часть правды и представил достаточно доказательств безжалостных действий больше-вицкой власти.

В нескольких ярдах от штаб-квартиры террористов внизу под крутым берегом на льду был построен небольшой навес. Его называли «умывальня», и в течение дня там умывались. Ночью это место, как и улицы, очевидно, стояло пустым, но, поскольку во льду была вырезана квадратная дыра, оно стало идеальным для того, чтобы избавляться от тел, как мертвых, так и живых. Люди знали, что если при обыске в доме представителей высших классов советские офицеры находили чем поживиться, то потом вся семья тихо исчезала, а ценности шли на продажу или распределялись внутри советских администраций. Если какой-нибудь рабочий протестовал против этого насилия, он исчезал таким же таинственным образом. Бедные женщины, использовавшие навес в дневное время по прямому назначению, время от времени рассказывали мрачные истории о крови и других свидетельствах смертельной борьбы на ледяном полу, которые они находили, начиная утром свою работу. К тому времени, когда город захватили войска Колчака, там исчезло несколько тысяч человек.

Лед под навесом и на берегу начал таять раньше, чем на более открытой части реки, и это позволило людям, чьи друзья и соседи пропали, установить под навесом грубую самодельную ширму в надежде достать тела кого-нибудь из своих друзей. Я знал про этот навес, но не про ширму, пока полковой старшина майор Гордон не сообщил мне, что видел несколько сотен тел, вынутых из реки. На следующее утро я присоединился к толпе взволнованных людей, наблюдавших за работой. Представитель власти, ответственный за нее, очень спокойно сказал мне, что сегодня не самое удачное утро, поскольку за три часа им удалось достать всего каких-то сорок тел. Я смотрел на эти свидетельства нового порядка. Среди них были трупы обоих полов и всех сословий, от грубого рабочего с мозолистыми руками до юной нежной девушки из хорошей семьи. Богатый ассортимент плодов, которые среди всего прочего несут с собой революции.

Мы провели в крупных железнодорожных мастерских большой митинг, который произвел настоящую сенсацию. Слух о том, что в Перми англичане, распространился до Омска, и уже через четыре дня здесь появились французская и японская миссии. Если французы приехали, чтобы поддержать свой престиж, то мне жаль, что они не смогли выбрать для этого лучшего агента. Я был приглашен на обед одним очень достойным представителем городского общества, господином Пастуховым и его женой. Приехав к ним, я застал добрую леди в большом волнении. К ним заходил какой-то французский офицер, сообщивший прислуге, что прибыла французская миссия в составе трех офицеров и они требуют, чтобы им предоставили три лучшие комнаты в доме, возможность пользоваться услугами кухни и слуг, а также предупредил, чтобы под угрозой наказания из выбранных им комнат не выносили никакой мебели. Женщина стала возражать и сказала французскому офицеру, что даже большевики, познакомившись с условиями, в которых жила ее семья, не стали требовать отдать им часть ее совсем небольшого дома. Однако французский офицер повторил, что любые неудобства перевешивает огромная честь, оказанная ее дому присутствием офицеров французской армии. С моей стороны было бы невежливо в отношении прославленной французской армии повторить то, что ответила мадам Пастухова. Этот случай в очередной раз демонстрирует, как глупо, посылая в другие страны людей, которые должны представлять великие культурные нации, выбирать не самых лучших из них. Я, конечно, напомнил мадам, что она русская, живет в собственной стране при собственном правительстве и должна сообщить об этой ситуации русским властям, которые, несомненно, при необходимости обеспечат французской миссии подобающее размещение.

Пастуховы оказались одними из самых гостеприимных и интересных людей, с которыми я имел удовольствие познакомиться на Урале. Если вы никогда не бывали в России, то понятия не имеете о том, что такое гостеприимство. Гостеприимство наших пермских друзей было истинно русским, и мне было жаль, когда нам пришлось уезжать. Господин Пастухов рассказал мне следующую историю о том, какой инцидент имел место вскоре после освобождения Перми от террористов.