Британская военная экспедиция в Сибирь. Воспоминания командира батальона «Несгибаемых», отправленного в поддержку Колчака. 1918—1919 | Джон Уорд | страница 14 | LoveRead.ec

В газетах, которые мы получали из дома, много писали о «тайной руке», но наш опыт подобного характера был временами забавным, временами серьезным. Железная дорога находилась под совместным контролем русских, американцев и японцев, и вскоре стало ясно, что та или иная из этих сторон была недружелюбно настроена к нашему продвижению на запад. Возможно, это относилось ко всем, но доказательств этого у меня не было. Первым инцидентом стала остановка на четыре часа. Через два часа мимо нас прошел поезд, следовавший за нами, еще через два, когда мы провели несколько более энергичные расспросы по поводу причин задержки, нам простодушно сообщили, что начальник станции считает, что нам не стоит рисковать и ехать дальше. Мы поспешили проинформировать его об обратном и снова поехали вперед. Следующая остановка того же характера случилась на довольно большой станции примерно в двадцати часах от Харбина. Здесь начальник станции продержал нас семь часов. Я решил, что это предел. В конце концов он показал моему переводчику телеграмму, где его просили не давать нам ехать дальше. Она была не подписана, и, когда я потребовал, чтобы нам обеспечили проезд, он сказал, что у него нет локомотивов. Я видел два, стоявших поодаль, и успел выбежать на платформу как раз вовремя, чтобы не дать им исчезнуть. Пока начальник станции вел со мной переговоры, он велел отвести локомотивы. Я отдал своей охране приказ встать на путях с обоих концов станции и колоть штыком или стрелять в каждого, кто попытается забрать локомотивы. Потом я заставил диспетчера сказать мне, свободен ли путь, и пригрозил начальнику станции, что арестую его и отдам под трибунал в Харбине, если он не оповестит о моем намерении ехать в том направлении и не освободит путь. Я поставил на подножку солдата, вооруженного винтовкой с примкнутым штыком, чтобы машинист сидел на месте и не вздумал шутки шутить с поездом, и наше путешествие продолжилось. Мы провели все возможные расспросы, но никто не смог нам назвать никакой причины остановки, однако складывалось впечатление, что у администрации тех депо, которые позволили нам добраться так далеко, возникали какие-то проблемы. С этого момента я больше не рисковал.

В Харбине нет ничего особенного. Это просто скопление домов более или менее китайского стиля, объединенных в три больших конгломерата, первые два из которых расположились недостаточно близко к цели, которой была развилка Китайско-Восточной железной дороги. Союзный комитет тщательно подготовился к нашему приезду, и, когда в четыре часа пополудни мы подъехали к станции, на ней толпились представители всех дальневосточных наций, с которыми мы до сих пор встречались: мэр, китайский губернатор и все прочие важные персоны, и среди них британский консул мистер Слай. Но самым значительным из них был генерал Плешков, командующий местными силами, известными как «армия Хорвата». Были произнесены речи и ответ на них, за которым последовала самая поразительная интерпретация британского национального гимна в исполнении казачьего оркестра. Жемчужиной всего происходящего стали два прелестных букета, преподнесенных английскими дамами Харбина. Я никогда не чувствовал такой потребности перенять восточный обычай целовать всех дам, которым вы представлены, как в этот наилучший момент нашего путешествия. Это стало настоящим испытанием для моей сдержанности. Однако там присутствовали мужья этих дам, и все прошло спокойно, несмотря на то что некоторые плохие парни сделали фотографии для домашнего использования. Я обошел почетный караул, генерал Плешков сделал мне ответный комплимент, пока наш знаменитый оркестр играл то, что было названо самой прекрасной музыкой, которую слышали в Харбине с начала времен. В специально украшенной палатке на платформе подавали чай, и каждый солдат получил тот или иной подарок. А сам город предался бурным развлечениям, радуясь мысли, что наконец-то на сцене появился один из союзников, демонстрируя слабый намек на то, что самая старая и надежная нация в Европе намеревается предпринять отчаянную попытку каким-то волшебным способом навести порядок в этом хаосе. Офицеров развлекал британский консул, и параллельно велась подготовка к торжественному маршу через город, который должен был состояться на следующий день. Марш имел огромный успех и произвел неизгладимое впечатление на жителей.

На следующий день в штаб-квартире китайской администрации нами занимался китайский губернатор – очень вежливый пожилой джентльмен – и местный китайский генерал. Во время обеда присутствовавший тут же оркестр исполнил несколько известных по всему миру английских военных песен. Конечно, мы присоединились, как могут только англичане, и это оказалось настолько заразительным, что даже степенные мандарины расслабились и внесли свою лепту в общий шум. Странно было заметить сходство между важными китайцами и эгоцентричными англичанами. Важность первых действовала на вторых, и все становились не такими, какими были в реальности и не могли быть по отдельности. После нашей тяжелой работы и той дорогой цены, которую мы заплатили на Уссури, этот роскошный банкет стоил целого месяца отдыха. Не знаю, что думали китайцы на следующее утро, что касается меня, я помнил только доброту этого акта дружбы и теплоту всего произошедшего. Как странно, что среди этих самых настоящих китайцев мы чувствовали себя дома в гораздо большей степени, чем среди тех, с кем у нас, казалось бы, было намного больше общего.

Сразу же после отъезда из Харбина мы проехали по самому красивому мосту на всем пути до Омска. По нему проходила железная дорога через реку Сунгари, которая извивалась по огромным и пока еще хорошо обработанным равнинам Северной Маньчжурии. В мои намерения не входит описание других народов и земель, через которые мы проезжали. Но никакое исследование того переплетения и смешения совершенно разных рас в нечто иное, чем то, что мы определяем как китайцы, монголы, татары и русские, не было бы полным без путешествия по Сибири и Китайско-Восточной железной дороге. То же замечание относится к их одежде, жилью и обычаям. Это наука само по себе, особенно если, как нам, приходится временами останавливаться, чтобы заключать сделки, договариваться о помощи и вступать в самое тесное общение с обычными людьми. Никто из них никогда не видел британского флага, лишь немногие имели какое-то представление, где живут эти «английские», а один старый киргиз объяснял своим любопытным соплеменникам, что мы какое-то странное племя, которое откололось от «американских» и уехало жить на большой остров посреди озер, куда никто не может до них добраться, разве что, рискуя жизнью, переплывет туда на большом деревянном плоту. Я подумал, как много перевернутой с ног на голову правды заключено в этом очаровательном описании, таком приятном, если не лестном, для нашего национального тщеславия.

После того как мы перевалили через Большой Хинган, равнины Монголии показались мне чудом. Если можете, представьте себе идеально ровную землю, по которой поезд скользит час за часом и день за днем. Все покрыто жесткой травой и зарослями чего-то похожего на огромную ромашку или маргаритку. К тому времени, когда мы там проезжали, эти растения уже засохли, и страшный ветер, носившийся по равнине, ломал сухую траву под корень. Она падала, спутывалась и, оторвавшись от корня, катилась колесом по равнинам. Не нужно обладать богатым во-обряжением, чтобы представить сотни тысяч этих круглых пучков сухой травы, перекатывающихся по огромным просторам. Какое увлекательное времяпровождение выбрать самый большой и ровный из тех, что показались на горизонте, и считать, сколько времени ему потребуется, чтобы докатиться до тебя. Подобные подсчеты убедили меня в том, что небольшая цветная бумажка, хорошо закрепленная на одном из таких объектов, может за двадцать четыре часа переместиться на 500 миль. Если вместо этого наблюдать за всеми вместе, создается впечатление, что земля быстро движется с запада на восток. Иногда на равнине появляется огромное стадо овец, способное покрыть половину Ратлендшира. Их пасут причудливо одетые монгольские татары на великолепных косматых лошадях, стремительно скачущие вокруг своих стад и охраняющие их от нападения волков, которыми кишит эта часть мира. Стоит описать, как они это делают. Волк очень хитрое животное, у которого есть множество способов нападения, и его, как зайца, трудно обнаружить. Но сама его хитрость часто гибельна для него. Волк ни в коем случае не позволит, чтобы над ним протянулась веревка с прикрепленными к ней маленькими цветными флажками, и сам добровольно никогда не приблизится к ней. Татарские пастухи едут шеренгой по равнине в том направлении, где пасутся их стада, привязав от лошади к лошади прочную веревку с цветными флажками. Так они хорошо охватывают все пространство, как траулер на море. Ни один волк не может ускользнуть от зоркого глаза татарина и подобраться близко к лошади, от которой высоко над землей тянется веревка, и ни один волк не позволит, чтобы эта веревка приблизилась к нему. Так что для пастухов это одновременно и спорт и польза. После того как овцы съедят траву в одном месте, все татарское племя перемещается дальше, и может показаться, что это движение вперед бесконечно. Однако на самом деле они двигаются по четко очерченному кругу на земле того племени, к которому принадлежат. Их женщины и дети путешествуют вместе с ними, они скачут на лошадях и охотятся наравне с мужчинами, свободные, как равнины, по которым они идут. Несмотря на общность интересов, мужчины, похоже, очень мало ценят своих женщин, разве что как своего рода общественных чернорабочих, которые переносят их лагерь с одного места на другое, готовят примитивную пищу и заботятся о мальчиках, которыми очень гордится все племя.