– Женя, я с тобой попью чайку, ты не против? – сказал Тимченко, усаживаясь. – Хоть просторно посидим, а то тут вечно вьются у стола, как голуби над помойкой.
Евгений улыбнулся, растроганный.
Щелкнув замками модного дипломата, Тимченко достал оттуда початую пачку индийского чая, герметично завернутую в полиэтиленовый пакетик, будто на случай ядерной войны, и небольшой кулек с сушками.
– С собой носить надо, – произнес он наставительно, – тут оставлять – это все равно что на вокзале. Давай чашку, насыплю. Сахару только нет.
Разлив по чашкам кипяток, Евгений подождал несколько минут, пока осядут чаинки, и глотнул. Тимченко молча пододвинул ему блюдечко, на которое высыпал сушки.
Евгений улыбнулся. Говорить было нечего. Из-за шкафа доносились еще какие-то обрывки типа «неслыханно», «хамство», «вопиющая безответственность», «оголтелый эгоизм», но это было то же самое, что ливень за окном.
– Через годик, может, и отдам тебе пару своих лекций, вроде ты парень способный.
– Спасибо, но… – Евгений покосился в сторону шкафа.
– Не вздумай писать по собственному.
Евгений хотел сказать, что и не собирался, но тут в преподавательскую заглянула Таня и с такой ненавистью процедила: «Там спрашивают», – что хоть она и не назвала имени, сразу стало ясно, что спрашивают именно преподавателя Горькова.
Выйдя в коридор, Евгений увидел Ледогорову. Совершенно мокрая, в пальто, сильно забрызганном грязью с одного бока, она ежилась возле окна.
– Лида… Лидия Александровна! Вы ко мне?
Она кивнула.
– Господи, сейчас, сейчас, – заметался Евгений, отворяя все двери подряд, пока не сообразил завести Лидию в первую аудиторию, которая по совместительству являлась музеем кафедры, и поэтому использовалась главным образом в торжественных случаях, а в обычные дни пустовала, – вот, зайдите. Давайте пальто…
– Я на минуту, Евгений Павлович.
– Надо просушиться.
– Зачем, если сейчас снова выходить? Лучше побегу, пока вода на теле не остыла.
– Вы простудитесь.
– Ой! – Отмахнувшись от него, Ледогорова принялась перчаткой сбивать грязь с полы пальто. – Вот изгваздалась, это да.
– По вашей логике, зачем чистить, если сейчас снова выходить?
– И то верно. Ладно, к делу. Евгений Павлович, нам нужно серьезно поговорить.
– Я в вашем распоряжении.
Она покачала головой:
– Нет, Евгений Павлович, разговор будет тяжелый и серьезный, поэтому думаю, что лучше всего будет вам прийти ко мне.
– Лидия Александровна, я взрослый человек, а не истеричка, говорите здесь, только снимите, пожалуйста, мокрое пальто.
Ледогорова покачала головой:
– Хирургические вмешательства должны делаться в соответствующей обстановке.
«Какая-то дешевая таинственность, – подумалось Евгению, – неужели она хочет мне припомнить тот наш поцелуй?»
– Речь пойдет не о нашем с вами поцелуе, – сказала Ледогорова.
– А о чем тогда?
– Слушайте, Евгений Павлович! Я тащусь к вам в дождь, продрогла до костей, рискую умереть от воспаления легких, лишь бы только сообщить, что у меня для вас важные новости, так вы уж потрудитесь, загляните ко мне на десять минут после работы, чтобы их узнать.
– Но…
– Без но! Дом вы помните, квартира восемнадцать, сегодня вечером жду. До свидания.
Евгений посмотрел ей вслед. Лидия шла быстрой, легкой походкой, только намокший шарф висел уныло.
Вернувшись в преподавательскую, Евгений в компании Тимченко попил чая с сушками и сел за проверку рефератов, но работа не спорилась. Текст расплывался перед глазами, терялся смысл, а Евгений вновь и вновь чувствовал прикосновение сухих мягких губ Лидии к своим губам.
Чтобы прогнать наваждение, он вышел покурить на черную лестницу и в узкое окошко увидел, что дождь перестал и ветер стих, замесив под ногами людей тяжелую ледяную кашу. В сплошной пелене серых, будто грифель простого карандаша, туч виднелось светлое пятнышко, по которому было ясно, что еще день, и, может быть, скоро распогодится.
Где сейчас Лида? Добежала до теплого пристанища, сняла ли сапоги и верхнюю одежду? Дома она или вернулась на работу? Или еще бредет по улице, продрогшая и одинокая?
Зачем она позвала его к себе? Какую затеяла мутную игру? Они всего лишь один раз поцеловались, а это даже школьники не считают поводом для серьезного разговора.
Важные новости… Может, она думает, он на кафедре философии совсем оторвался от жизни и поверит, что беременность может наступить от поцелуя в подворотне?
Что бы ни взбрело в голову уважаемой Лидии Александровне, с его стороны самое разумное будет не ходить. Завтра позвонит в диспансер и попросит передать доктору Ледогоровой, что дела не позволили ему с ней связаться, и все. А лучше вообще, как говорит мама, нырнуть под корягу.
Что такого она не могла ему сказать в аудитории? Как-то в голову ничего не приходит, ноль догадок.
Лысому ежику понятно, цель – заманить его к себе домой, а там надеяться на свою красоту и лютость его спермотоксикоза. Схема известная, сколько его однокашников женились, опрометчиво заглянув в гости к симпатичной девчонке под предлогом передвинуть шкаф или повесить полочку.
Евгений хмуро затянулся сигаретой, собираясь дальше злиться на Ледогорову, и вдруг против своей воли расплылся в самодовольной улыбке. Так приятно было вновь почувствовать себя привлекательным самцом, которого чудесная девушка хочет поймать на очень простой, но крепкий крючок.
И даже непогода ее не остановила, подумайте-ка! Он засмеялся и осекся.
Если так, то идти к ней тем более нельзя. Потому что крючок сработает.
До конца рабочего дня он так и не сумел дочитать реферат, все терзался сомнениями, идти или не надо, спустившись в метро, твердо решил ехать прямо домой, но в последний момент, когда приятный мужской голос начал говорить «осторожно, двери закрываются», все-таки выскочил на «Парке Победы».
Порядочно отойдя от круглого павильона станции, он спохватился, вернулся и купил в киоске три белые гвоздички, цветы бюрократические, скучные, совсем неподходящие к случаю, но ничего другого в продаже не было.
Взяв замотанный в газету букет под мышку, как веник, Евгений ускорился и почти побежал к дому Лидии, потому что времени у него на все про все максимум сорок минут.
Дома ждет мама, которую Авдотья Васильевна обиходила, но которую все равно нельзя надолго оставлять одну, тем более в такой хмурый и темный вечер.
Лидия открыла сразу, как только Евгений нажал на кнопку звонка. В крошечной прихожей они оказались совсем близко, от Лидии пахло чистотой и немножко антибиотиком. В свете люстры волнистые волосы сверкали, и кудряшки пушились вокруг головы наподобие нимба, а от вида тонкой длинной шеи Евгений просто потерял голову.