Архивы Блэквуда. Незримые - читать онлайн книгу. Автор: Гильермо Дель Торо, Чак Хоган cтр.№ 42

Успехами на профессиональном поприще Хьюго был обязан жене, она была его музой, вдохновением. Дочь его наставника, она воспитывалась в очень образованной семье. Умная и вместе с тем предприимчивая, Орлеана отличалась невероятным честолюбием, которого с лихвой хватило бы на двоих, и ждала от мужа великих свершений. Все эти годы он не мог нарадоваться своему счастью и с первого дня брака старался оправдать ее доверие.

Орлеана словно светилась изнутри, и Блэквуд обожал ее всем сердцем. Если бы не общительная натура супруги, ее умение располагать к себе людей, Хьюго обходил бы их стороной и сам бы не закатывал светские рауты. Именно под влиянием Орлеаны он искал знакомства с персонами незаурядными и харизматичными, вроде Джона Ди. Орлеана Блэквуд обладала, как нынче модно говорить, «мужским интеллектом»; иногда, в обществе, супругу приходилось просить ее держаться скромнее; наедине же они вели разносторонние дискуссии, оканчивавшиеся глубоко за полночь, пили вино при свете свечей. Орлеана питала слабость к выдающимся личностям, и, пока другие жены предпочитали – разумеется, по настоянию супругов – беседовать исключительно с прекрасным полом, она наслаждалась компанией ученых мужей. Блэквуд ревновал. Орлеана превратила его в собственника, хотя вины в том нет никакой. В человеческой природе заложено желание обладать красотой, превозносить добродетель и оберегать самобытность.

Ди как-то сказал, что Орлеана родилась не в то время и «значительно опередила эпоху». В разговоре с Хьюго она списала комплимент Ди на банальную вежливость, однако Блэквуд чувствовал: ей очень польстила столь высокая оценка ее достоинств.

Теперь у него сердце кровью обливалось при виде страданий жены. На ум постоянно приходил зловещий сеанс: Блэквуд опасался, что невольно навлек беду на свой семейный очаг и возлюбленную. Тщетно он напрягал память, силясь восстановить картину событий той ночи – рассудок словно заволокло пеленой. Блэквуд помнил, как вернулся домой на рассвете и сонная Орлеана потянулась к нему за поцелуем…

Едва их губы соприкоснулись, любимая отпрянула, ощутив привкус горелого олова. Наутро Орлеана жаловалась, будто до сих пор ощущает во рту гарь; напрасно Блэквуд ломал голову в попытке найти правдоподобное объяснение случившемуся.

Однажды вечером к Блэквуду нагрянул Талбот, в неизменной монастырской шапочке и с пытливым взглядом исподлобья.

– Чудище, – поведал он Блэквуду за чаем. – С мордой волка и медвежьими лапами.

– Талбот, успокойтесь, – пытался вразумить гостя Хьюго.

– Я видел его. Видел краем глаза, он повсюду. Во мраке. За деревом. В соседней комнате.

– У вас жар.

Талбот поднес ладонь Блэквуда к своему лбу:

– Холодный, как речной камень.

Тень, скользнувшая в постель, ледяная влага.

– Тогда помутнение рассудка, – произнес Блэквуд, отнимая ладонь.

– А еще запахи, – продолжил Талбот. – Все кругом пропахло сыростью.

– Эдвард, мне казалось, вы с призраками на короткой ноге.

– Считаете меня шарлатаном?

– Ну зачем так грубо. Скорее, фокусником. Ну согласитесь, эти ваши пророчества, трансы…

Талбот уставился в полупустую чашку:

– У вас не найдется портвейна?

– Боюсь, что нет. Орлеана давно не выходила за покупками. Она нездорова.

– Надо мной по-прежнему довлеет полынь, выпитая нами в ту ночь. Не могу доверять собственным глазам… собственным мыслям…

Блэквуд кивнул, в глубине души он разделял страхи Талбота.

– Тьма пробудилась.

Гость отхлебнул чая и, скривившись, швырнул чашку вместе с содержимым в раковину; брызнули осколки.

– Гниль, – пробормотал Талбот. – Всюду гниль.

Блэквуд понюхал свой напиток. В нос ударила вонь. Даже чайные листья испортились.

– Хьюго! – позвала Орлеана; толстые стены приглушили крик.

Талбот испуганно встрепенулся.

– Моя жена, – пояснил Блэквуд, спешно направляясь в спальню, расположенную через две двери. – Наверное, ее потревожил шум.

Орлеана сидела на кровати, сама не своя от ужаса.

– Талбот заглянул в гости и нечаянно разбил чашку.

Но любимая не слушала. Ее взгляд был прикован к гобелену, который она собственноручно повесила три месяца назад.

Изящную перекрестную вышивку в бордовых, золотистых и зеленых тонах Орлеана приметила в лондонском магазинчике погожим летним днем и сразу решила украсить ею спальню.

Блэквуд посмотрел на гобелен, но ничего любопытного не заметил.

– Нет, Хьюго, за ним. – Рот Орлеаны исказился в безмолвном крике.

Блэквуд склонился над супругой, взял ее за подбородок, однако она по-прежнему не сводила глаз с гобелена.

– Мне… мне его снять?

Орлеана не ответила и словно погрузилась в глубокий транс.

– Снимем его, и весь разговор, – решительно произнес Хьюго, берясь за рамку.

В следующий миг гобелен сам собой рухнул вниз.

Блэквуд отпрянул. Перед ним маячила стена – гладкая, обычная стена.

– Теперь видишь?

Он обернулся, но Орлеана уже откинулась на подушку и закрыла глаза.

– Любимая… – Хьюго вновь склонился над ней, гладил по лицу, перебирал пальцы, однако Орлеана крепко спала и не думала просыпаться.

Охваченный дурным предчувствием, Блэквуд поспешил на кухню, где застал Талбота, нервно расхаживающего взад-вперед.

– Что у вас стряслось?

Блэквуд сгреб гостя за плечи:

– Срочно отправляемся к Ди.

Облаченный во все белое чародей пересек огромный вестибюль относительно быстрым и бодрым для преклонного возраста шагом.

– Напротив, мы достигли грандиозного, ошеломительного успеха, – возразил он, выслушав все опасения и тревоги. – Сумели проникнуть за завесу сверхъестественного.

Он двинулся было к библиотеке, но Талбот решительно преградил ему путь:

– Нет, только не туда! Куда угодно, но не в библиотеку.

Ди укоризненно глянул на него, как родитель на капризного ребенка:

– Эдвард, Эдвард, а еще сферомант! Неужели ты испугался собственных убеждений?

Потупившись, Талбот замотал головой:

– Мне видится всякая чертовщина. Ты должен разбить магический кристалл.

– Дойти до последней черты и струсить. Какая досада! – обратился Ди к Блэквуду. – Ладно, идемте.

Он повел их в обсерваторию, сквозь стеклянный потолок темнело ночное небо.

Блэквуд нервничал, ему не терпелось вернуться к Орлеане.

Его бедная жена осталась дома одна-одинешенька, без присмотра.