Панмедиа. COVID-19, люди и политика - читать онлайн книгу. Автор: Аркадий Недель cтр.№ 15

По одной из версий распространению коронавируса в Ломбардии способствовали китайские туристы. Любопытно, что так называемая юстинианова чума, захватившая Европу в VI веке — в форме серии эпидемий, начавшихся в период правления византийского императора Юстиниана I (527–565), отсюда и ее название, того самого, по чьему указанию был построен Собор Святой Софии, — тоже пришла из Китая. В документах той эпохи сохранились сведения о страшной засухе, вызвавшей жуткий голод в центральных провинциях Китая, о нашествии саранчи в Хэнань — у которой сегодня весь мир «списал домашку» (об этом ниже), — что заставило грызунов, в первую очередь крыс и мышей, начать массовую миграцию на Запад в поисках лучшей жизни ^[23].

«Пляска смерти» (1493). М. Вольгемут. Гравюра

Не менее страшная эпидемия чумы пришла в Европу в XIV веке. Как считает МакНейлл, ее принесли монголы, сами подхватившие заразу на границе между Бирмой и китайской провинцией Юньнань. Один из вероятных путей ее европейской миграции — через генуэзский торговый порт Каффа на Черном море, произошло это по всей видимости в 1347 году. Когда хан Золотой Орды Джанибек, при котором золотоордынское владычество, после его победы над Чобанидами в Персии, достигло своего апогея, — Орда контролировала территории от Западной Сибири, современного Казахстана до Руси, — приказал зараженные чумой трупы катапультировать в осажденную им Каффу. Об этом поведал Габриеле де Мусси, нотариус из Пьяченцы, который вроде даже лично присутствовал при этом событии ^[24]. Такое вот биологическое оружие эпохи позднего Средневековья. Отплывавшие из Генуи корабли — флот стал важным экономическим фактором Республики благодаря крестовым походам, но уже к моменту захвата порта Джанибеком изрядно ослаб из-за долгой войны с Венецией — перенесли чуму на Сицилию. Оттуда болезнь быстро дошла до Египта, Сирии и Европы. Между 1348–1351 годами от чумы умерло 25 млн человек из 80 млн живших тогда европейцев. Вряд ли стоит сомневаться в апокалиптических настроениях, захвативших тогда всю Европу. Бог и церковь померкли, защита от страшной напасти от них не приходила, люди остались беспомощными.

Европеец оказался голым, с черневшим от болезни телом. Казалось, помощи можно было просить только у дьявола, и он ее оказывал, радикально меняя мировоззрение людей того времени. Становились популярными «чумные сочинения», например, книга Яна Черни «Сочинение о моровых болезнях…», где автор дает советы практического свойства. В живописи возникает жанр «Пляски смерти», на картинах часто изображаются скелеты, триумфально танцующие, как на картине Михаэля Вольгемута, шагающие по человеческим трупам или спокойно идущие по земле, облаченные в белые рубища, как у Бернта Нотке, отправляя в загробный мир грешника и праведника. Бояться ада больше было не нужно, он воцарился in terra — так, что сама христианская идея спасения выглядела дьявольской насмешкой.

Но нет худа без добра: Черная смерть оказалась жестоким, но действенным механизмом глобализации. Она подтолкнула средневековый статичный феодализм, выстроенный по вертикали, как готический собор, к распаду и новой — горизонтальной — сборке ^[25]. Кажется, что тогда сработал принцип «созидательного разрушения», сформулированный вначале Вернером Зомбартом в книге «Война и капитализм» (1913) и развитый австрийским экономистом Йозефом Шумпетером в «Капитализме, социализме и демократии» (1943). Шумпетер, вслед за Марксом, которого он нещадно критикует, исследуя капиталистическое производство, полагал, что только инновации, идущие от производителя и потребителей, и весь связанный с этим комплекс отношений, включая транспорт, налоги и рынки, могут менять старое на новое. Сегодня экономисты знают, что такие изменения могут происходить либо в силу внутренних, эндогенных, либо внешних, экзогенных факторов, или «большого скачка», как это назвал Джон Кейнс, имея в виду крупные вливания капитала в отдельную страну.

В период чумной эпидемии произошло крупнейшее вливание страха, под чьим воздействием мир, распределенный между феодальными владениями, достаточно быстро встал на путь самоэкспансии, удачно реорганизовав горизонтальное пространство своего жизненного мира. Стивен Эпштейн назвал чуму «экзогенным событием, которое заставило перейти экономику феодализма от низкого уровня тормозящей ее сбалансированности к более быстрому развитию путем резкой интенсификации тех механизмов, которые строились в ней на протяжении веков» ^[26]. Страх, ощущение полной незащищенности перед глобальной угрозой, превратился в психологический капитал, благодаря которому были пересмотрены феодальные юрисдикции, ограничивавшие свободную торговлю. Многие вещи из тех, что ее сдерживали — слишком высокие налоги, ослабление монополий на тот или иной вид экономической деятельности на подконтрольной тому или иному феодалу территории и т. п. — были отброшены, в том числе и социальные параметры страха, сдерживающие экономический рост. Напротив, введение общих мер и весов, среди прочего, ускорил самоэкспансию Европы. Набиравшая силу торговля вылечивала средневековое общество от чумного шока, время феодалов сменилось на эпоху купцов.