Игра в саботаж - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Лобусова cтр.№ 3

Она приближалась. Он бросился к почтовым ящикам, прислонился к ним, надеясь, что прикосновение к холодному металлу защитит и спасет. На лестнице появилась спускающаяся вниз соседка.

Он не помнил ее имени — после голосов и повторяющихся видений у него начались провалы в памяти. Иногда он даже не мог вспомнить, как его зовут и какой сегодня день. Поэтому он и не пытался вспомнить имя соседки, точно зная, что из этого ничего не получится.

Женщина остановилась на середине лестницы. Ее глаза расширились.

— Товарищ Тимофеев… — взглянув на него, произнесла она с тревогой. На ее лице стал проступать отчетливый ужас. — Что с вами? Вам плохо?

Он все вжимался в ящики, пытаясь унять в теле нервную дрожь, и молчал. Соседка стала спускаться. Ноздри ее шевелились — она принюхивалась: очевидно, подумала, что он пьян, и пыталась учуять запах спиртного. Но он давно уже не употреблял алкоголь. Он и раньше ценил свежую голову и с трудом переносил спиртное, а теперь и подавно… Даже одна рюмка крепкого алкоголя могла настолько ухудшить его состояние и вызвать видения такие яркие, что после этого он мог и не вернуться в себя…

Лицо соседки стало хмурым. Запаха спиртного не было, и она явно не понимала, что с ним происходит. Он вдруг отчетливо понял, что она считает, что с ним что-то не то. Это откровение словно придало ему сил.

Придерживаясь сначала ящиков, а затем уже стены, он на ощупь добрался до лестницы и бегом помчался вверх. Он добежал до дверей своей квартиры с такой скоростью, которой раньше в себе не подозревал.

Двери его квартиры были открыты. Он остановился на пороге. Он не помнил, закрывал ли их, когда уходил. Проклятые провалы в памяти — они не давали ему жить спокойно. Он попытался вспомнить, оставлял ли раньше дверь своей квартиры открытой, и не смог.

Толкнул дверь ногой. В воздухе отчетливо чувствовался странный запах. Он сначала подумал, что это газ — уж очень сильно этот сладковатый, приторный аромат был похож на него. Но потом вдруг понял, что это сера.

Уверенностьего усилилась, когда точек стало еще больше, и на их фоне появились глаза. Огненно-алые, пламенеющие глаза из преисподней следили за ним. Он закричал, стал пятиться… Глаза не исчезли, они преследовали его…

Сжечь их! Отправить назад, в пламя ада, в огонь! Голос почему-то молчал. Но и сам, без голоса, он знал теперь, что нужно делать. Убрать их из своей жизни раз и навсегда! Убрать глаза демона, который явился за ним прямиком из преисподней!

Он бросился на кухню за спичками. Там этот странный запах был особенно невыносим. Он даже закашлялся, так много этой вони было в его маленькой кухне. Теперь запах больше не казался ему сладким и приторным — это был смрад, забивающий легкие и заставляющий слезиться глаза.

На краю сознания он подумал, что, как только покончит с демоном, то сразу вернется на кухню и откроет окно. А заодно и выяснит, откуда берется это противное, еле слышное шипение, которое слышнее всего было на кухне… Кое-как нашарив в ящике кухонного стола коробок спичек, он рванул в комнату. Алые блюдца неотступно следовали за ним…

Он ворвался в спальню и чиркнул спичкой, успев увидеть, как на конце крошечной головки затанцевал синий огонек пламени, который почему-то все больше и больше разрастается…

Старожилы центра давно не помнили такого взрыва. На мгновение всем показалось, что раскололась земля — такой силы был звук, заставивший людей в панике выбежать из окрестных домов.

— Что это, война? — раздавалось повсюду. Этот вопрос буквально висел в воздухе.

Глазам присутствующих открылось страшное зрелище: верх пятиэтажной «сталинки», стоящей в середине переулка, был объят пламенем. Оно охватило весь пятый этаж и перешло на крышу.

А потом раздался второй взрыв — чуть слабее первого, и от дома буквально оторвалось два каменных этажа — полыхающий пятый и почти целый четвертый, их подбросило в воздух. Это зрелище — взвившиеся в небо монументальные этажи, просто ставшие в миг похожими на картонные, потрясло всех видевших. Люди застыли от ужаса.

Затем все это рухнуло. Камень, пыль, разбитое стекло, останки мебели, какие-то тряпки осыпали собравшихся в переулке зевак. Стены разваливались на части, летели, рассыпаясь, на землю. К грохоту, стоявшему в переулке, добавился дикий механический вой — это подоспели пожарные машины и машины скорой помощи. А взорвавшийся дом кое-где еще продолжал гореть…

К уголовникам Анатолия Нуна перевели в конце декабря, перед самым Новым годом. До этого долгое время он был один — после того, как забрали его сокамерника. В камере он ужасно мерз — там было невыносимо холодно. В декабре Одесса оделась в белые одежды — в роскошный белый наряд, который всегда носила с аристократическим вкусом и грациозностью. Под снегом она была похожа на королеву в роскошных белых мехах. И для каждого одессита, знающего, какая роскошь — этот редкий снег в городе, появление белого пушистого вихря становилось настоящим праздником в душе.

В детстве, стоило выпасть первому снегу, вся детвора вываливала во двор — играть в снежки, лепить снеговиков, бросаться в сугробы да и просто беситься и орать, вываливаясь с головы до ног в белоснежной холодной пыли. Снежки летели со всех сторон, но, белые, попадая под воротник, превращались в растаявшие грязные струйки.

Так стало и с этой радостью во взрослой жизни — попав под воротник, она растаяла, растеклась и сползла по коже грязными струйками. Видимо, взрослые разучиваются испытывать радость. Никому из них и в голову не придет так сильно радоваться первому снегу, чтобы прыгнуть с головой в сугроб и вываляться в снегу полностью… Взрослые так не делают. Так и приходит взрослость. Похоже, взрослость — это насильственное лишение себя радости. К сожалению, Нун понял это слишком поздно.

Но те детские воспоминания о первом снеге остались в его душе крошечной цветной точкой, каким-то драгоценным сердечком, спрятанном в укромном уголке. И когда ему становилось совсем худо, а хуже тюрьмы в его жизни не было ничего, он мысленно доставал из укромного уголка этот разноцветный осколок счастья и пытался отогреть в застывших ладонях.

Здесь, в тюрьме, он тоже испытал радость от того, что пошел первый снег. Под потолком камеры было совсем крошечное окошко без стекла, забранное решеткой. Нун давно уже приладил уступы из нескольких кирпичей для того, чтобы подниматься наверх. Стоило приложить немного усилий, подтянуться на цепенеющих пальцах, и можно было схватиться за решетку и выглянуть в это крошечное окошко.

А там — о драгоценный дар! Там был кусочек настоящего неба. И на него можно было смотреть. Правда, всего несколько минут, потому что тяжело было висеть так, между каменным полом и окном, повторяя свою собственную судьбу — висеть между жизнью и смертью.

И когда пошел снег, Нун так и висел на стене, как жалкий, раздавленный паук — вернее жалкая копия паука. И вдруг в глаза ему попала острая снежная пыль — да так сильно, что он засмеялся, а потом запел… Впервые нарушив странный обет тюремного, застывшего молчания, своими каменными стенами подавляющий любые звуки.