– Очень пессимистично.
– Ну почему же. Скажем так: если множественник и вылечится, он сделает это собственными силами.
Сегодня вечером я, как было велено, позвонила Голдсберри. Он еще не выяснил, когда Билли повезут в суд. Белинки, заместитель генерального прокурора, не сможет участвовать в слушании, но Голдсберри свяжется с тем, кому поручат это дело. По словам Белинки, Департамент психиатрии еще не определился, куда направить Билли, если судья даст добро. Белинки предложил Центральную психиатрическую больницу Огайо (ЦПБО) в Колумбусе или новый судебно-психиатрический центр в Дейтоне.
* * *
Сегодня меня сильно мучила мысль, что Билли никогда не говорит мне, кто он. Я разозлилась и расстроилась, когда поняла, что, если Билли вдруг умрет, я никогда не узнаю, с кем из его личностей разговаривала четыре месяца. Я пыталась донести до него, как отчаянно хочу знать, кто он, и как мне это важно, но он не смягчился. Я не хотела его дразнить или докучать ему, просто для меня это очень важно, и я хотела, чтобы он это понял…
* * *
Спросила Билли, есть ли, по его мнению, у жизни смысл. Он ответил: «Нет, человеческие существа – результат биологического заражения». Он взял эту фразу у меня (а я – из «Звездного пути»). Однако он полагает, что у людей есть обязанность учиться и передавать знания потомкам. Главный вопрос, на который он постоянно ищет ответ, – это «зачем я здесь?» и «зачем мы здесь?». Мы должны выйти на связь с другими разумными существами и поделиться знаниями. Что-то, открытое землянами, вполне может оказаться тем самым недостающим звеном, которое позволит другим живым существам ответить на Главный вопрос. А еще, если человечество сделает Землю непригодной для жизни, надо переселяться на другую планету, чтобы продолжить поиск знания. Я несколько раз спрашивала, стоит ли поиск знания всех страданий человеческой жизни, и он признал, что не стоит, но все равно думает, что искать – наш долг.
Его философия более здравая, чем моя.
* * *
Пятница, 31 октября
Билли был в заметно более сплавленном состоянии, чем всю неделю, более похожим на себя до начала октября, но сказал, что у него плохое настроение. Они с друзьями из восстановительной терапии предавались воспоминаниям об отмененной войне. Билли очень беспокоит, что он реально учил людей убивать. Но в то время внутренний голос подсказывал, что так надо…
Понедельник, 3 ноября КАТАСТРОФА!
Департамент психиатрии постановил направить Билли в центр судебной психиатрии в Дейтоне, который построили на смену Лиме. С тех пор как в мае туда набрали персонал, Билли слышит про него всякие ужасы. В департаменте полагают, что прокурор Джеймс О’Грейди не станет возражать против Дейтона, и они без проблем уберут Билли из Лимы. Причем это будет считаться внутриведомственным переводом, и отпадет необходимость в судебном слушании.
Я пришла в час дня и узнала, что утром Билли оделся в парадный костюм и уже готовился пройти в автозак, но Хаббард вдруг объявил: «Миллиган никуда не поедет».
Билли спрашивал, что происходит, и санитары выведали про рекомендацию отправить его в Дейтон…
Когда Билли вышел ко мне в час дня, он был убийственно спокоен, но руки его дрожали и пульс зашкаливал. Не припомню, чтобы я раньше разговаривала с этой его личностью, поэтому назову ее «м». Казалось, он окончательно смирился, что это конец. «м» сказал, что не злится на Линднера за предательство – но ужасно злится на себя за то, что ему поверил. Вообще-то это не «м» поверил Линднеру, а двое других. рейджен, например, никогда Линднеру не верил, ни единому слову. рейджен мечтал пырнуть его ножом в спину. Билли потребовал, чтобы Голдсберри прекратил добиваться слушания.
– Я ухожу, – сказал он. – Решение было единогласным.
Он имел в виду, что все погрузятся в сон. Я заметила ему, что он принимает скоропалительные решения, хотя ничего еще не ясно – мы даже не знаем наверняка, что слушание отменено. И что он напрасно вредит сам себе, уничтожая то хорошее, что еще осталось в его положении. Но мои аргументы не возымели действия. Он бесповоротно настроился на выбранный курс.
Мысль о том, что я потеряю Билли навсегда, причиняла острую боль. Я много плакала, пыталась смотреть телевизор, но не могла сосредоточиться. Чувствовала потребность в обществе, но рядом никого не было.
На следующий день вместо личности «м» вернулся Билли. Он то и дело потирал лицо, что, насколько мне известно, – его способ успокоиться. Было видно, что он сильно страдает. Его как будто раздирало на части. В то же время он, видимо, хотел остаться на Пятне и проследить, что все будет сделано должным образом.
– Мне пора, – произнес он. – Времени осталось немного.
Я поняла, что он говорит о своем внутреннем времени. Он уходит внутрь и не может это контролировать.
– Надеюсь, что никогда не увижу Дейтон, – произнес он.
– Увидишь, – ответила я. – Даже если будешь внутри.
Он покачал головой:
– Когда ты просто не на Пятне, то продолжаешь думать, а когда спишь – это как смерть. Я не знаю, как выгляжу со стороны, когда все спят, но сомневаюсь, что в таком состоянии можно долго оставаться в живых.
Видимо, он предполагает, что кто-то из его личностей пробудится и совершит самоубийство.
– Я больше не хочу, чтобы ты ко мне приходила, – сказал он, подвигая стул, чтобы глядеть мне прямо в глаза. – Не хочу, чтобы видела, как я превращаюсь в овощ.
Билли взял меня за руки и долго их пожимал, как будто это была наша последняя встреча.
– Я люблю тебя, – произнес он, – и не могу взять тебя с собой в ад.
– О господи! Тебе будет больно?
– Нет… Мы просто заснем. Это как смерть. Но тебе будет больно на это смотреть. Тебе надо начать новую жизнь. Я не могу забрать тебя с собой в тюрьму.
– Но я тебе пригожусь. Могу быть связной между тобой и Дэном, передавать записки и новости.
Он покачал головой.
– Мне еще не пора уезжать, – настаивала я. – Мы даже не знаем, куда тебя переведут.