– Я всегда ощущал потенциальную полезность твоего устройства, – говорил Фец, – каким бы outré
[39] оно не выглядело. Компьютер, работающий на источнике питания, который не может иссякнуть…
– Если только не умру.
– Тогда можешь носить запасной набор проводов и картошку в кармане. «У тебя что, картошка в кармане, или ты просто рад меня видеть?»
Сэм непонимающе моргнула.
– А?
– Я должен был знать, что до тебя не дойдет. – Фец вздохнул. – Единственный раз пошутил с тобой неприлично, и то ты не поняла. – Она собиралась ответить, но он заткнул ей рот очередной ложкой бананового пюре. – Ешь. Мы хотим, чтобы тебе было удобно.
Проглотив очередную порцию, она отвела ложку.
– Хватит. У меня оно уже из ушей лезет. Если хочешь позаботиться о чьем-либо удобстве, то займись отцом и Джиной. А я уж лучше останусь просто картошкой.
Фец серьезно поглядел на нее.
– Ты все еще против.
– Да, против. Не думаю, что у них получится. Слишком уж похоже на компьютерную игру, которую я когда-то написала. Или дешевый ужастик, который пользовался неплохим спросом в салонах «Стань кем хочешь». «Дом охотников за головами» – слышал когда-нибудь о таком?
– Нет. Но это название подходит огромному множеству компьютерных игр. А остальные – только вариации парчизи
[40].
– Правда?
– Нет. – Фец опять вздохнул. – По правде сказать, мне этот план тоже не по душе. Слишком уж велика вероятность всех потерять. И если бы там с ними оставался только Арт, я бы никогда на это не согласился. Арт в глубине сердца всегда был вирусом. Сердца в образном смысле. Если б он был человеком из плоти, то за ним нужен был бы глаз да глаз.
Сэм удивленно подняла брови.
– Почему? Никогда не замечала за ним особо антисоциального поведения.
– В последнее время – действительно. Но есть ли что-либо более антисоциальное, чем вирус? Кроме того, ко времени, когда ты его узнала, ему не было необходимости проявлять эти свойства. Тогда мы все уже были у него на поводке, ему стоило нас только поманить. Но разве у тебя не возникало впечатления, что он слишком зациклен на себе?
– Возникало. Когда я думала о нем как о личности, то есть как о реальном человеке из плоти.
– Теперь дополнение в виде Марка внушает мне больше оптимизма. Ненамного, но все же. Люди всегда были хитрее вирусов. Люди – водители, а вирусы сделаны так, чтобы ими управляли. Даже разумные. Трое с лишним человек должны иметь шанс победить один разумный вирус.
– Но это не вирус, – возразила Сэм.
– Ну, тогда разумное копье. Чем бы это ни было, оно все же управляемо. Лишено инициативы – и именно тут таится главное человеческое преимущество. Надеюсь.
Подошли Джина и Гейб вместе с Кили, который нес плащ и коннекторы.
– Все чисто, – сообщил Кили. – Диагностическая программа подтвердила, что коннекторы не заражены. Но я все еще не уверен, что четырех для каждого будет достаточно.
– Марк говорит, выйдет, – отозвался Гейб. – Для моего левого полушария и для правого Джины.
Фец начал было что-то говорить, но Джина повернулась к Гейбу.
– Уверен, что хочешь ввязаться в драку с этой штукой?
Сэм встретила взгляд отца. С того момента, как он и Джина решились на этот шаг, она с ним почти не разговаривала. Ей хотелось отговорить его, потому что риск был слишком велик, сказать, что тот не знает, во что ввязывается, но что-то в выражении его лица остановило ее. И вдруг она поняла, что он искал ее поддержки. Не помощи и даже не одобрения его решения – он просто надеялся, что она не примется его отговаривать. Этого ему хватало с Кэтрин. Сэм посмотрела на инжектор, который лежал у нее на коленях, осторожно оградила его ладонями, потом снова подняла глаза на отца.
– Да, – сказал он Джине. – Да, хочу.
Джина покачала головой.
– Отчаянная ты голова.
Сэм, несмотря ни на что, улыбнулась. Это была самая лучшая похвала ее отцу.
* * *
Они лежали рядом на двух узких матрасах, пожертвованных Джасм и Грациэллой. Кили несколько раз проверил программу загрузки, прежде чем разделить коннекторы плаща между Джиной и Гейбом.
– Когда вы подсоединитесь, – предупредил он их, – вместе с вами загрузятся передающая и маскировочная программы, которые так и останутся с вами до момента рассоединения. Вы не можете случайным образом их деактивировать, но распознать их вам не всегда удастся, и, боюсь, данные об их состоянии тоже окажутся недоступны. Но если возникнет нужда в управлении ими, надо будет спросить…
– Черт вас дери, – потребовала Джина, – собираетесь вы нам дать это сделать или будете возиться, пока здесь весь долбаный свет не вырубится?
Сэм почувствовала, как Роза сжимает ей руку, и пожала ее пальцы в ответ. Кили выразительно глянул на нее, стоя на коленях рядом с Джиной.
– Сэм, если тебе надо в туалет, иди сейчас.
– Если мне туда понадобится, – ответила она с нервным смешком, – можешь принести мне кастрюльку, а остальные отвернутся.
– Давайте, начинайте, черт вас дери. – Джина уставилась в потолок. Потом протянула руку и накрыла ею руку Гейба.
– Хорошо, – сказал он. Сэм поморщилась, когда отец обернулся, чтобы в последний раз посмотреть на нее. Тут она пожалела, что ей не пришло раньше в голову обнять или поцеловать его. Затем его глаза закрылись, и программа стартовала.
* * *
Он смотрел на странную комнату с черно-белым кафельным полом и быстро проносящимися облаками на месте потолка. Или, скорее, пытался на нее смотреть. В центре комнаты находилось что-то очень яркое и колеблющееся, как отражение солнца на подернутой рябью воде. Оно слепило его, делая блеклым все окружающее, поэтому пришлось отвести взгляд, чтобы приспособиться. Он ощущал Джину поблизости. Ее энергия клокотала – один микровзрыв за другим. Еще через мгновение он повернулся к ней; ее изображение было той же Джиной, которую он знал, но выглядело оно тоже как-то странно: текстура и цвет сменялись, словно художник подбирал краски.
Она что-то сказала, но он не разобрал слов.
– Скоро все согласуется, – раздался голос из центра яркого свечения. – До полного синтеза осталось немного. Ничего поездочка, правда, Джина?
Свечение стало менее слепящим, но не потому, что потускнело, а оттого, что он уже привык к нему. Постепенно он смог различить внутри него чью-то фигуру. Силуэт был один, но на него попеременно накладывался то один, то другой образ, причем фрагменты одного переходили к другому, и это была скорее изменчивая композиция, а не борьба между двумя отдельными образами.