Даже и не думай об этом. Мысль прорезала собирающийся в ее сознании туман, и истерическое состояние отступило. Стоя под сомнительным укрытием навеса, защищающего от дождя вход в медиа-порнобар для катастрофофилов, она наблюдала за толкотней людей на улице. Кое-кто пытался пробиться южнее, в направлении из центра города. Просто удивительно, как их не затоптали, и как Кили не потерял свой драгоценный узел по дороге. Правда, непонятно, какой прок во всем этом.
– Мы идем не туда, – настаивал Кили. – Нужно держаться южнее, чтобы выбраться на Мимозу. В Голливуд нам не надо. – Он показал на небо, в дыму от горящих зданий, но все и так ощущали удушающий запах гари, которым тянуло с той стороны. – Если осталось какое-то место, куда вирус не добрался, то только Мимоза.
– Чтобы мы ни решили, – заметил Людовик, – вряд ли это у нас выйдет, пока улицы не очистятся.
– Да. Это все малый вирус, – сказал парнишка. – Вырвался на свободу и развил бешеную активность.
Джина безрадостно рассмеялась.
– Марк всегда ненавидел Лос-Анджелес. Любил его клубы, музыку, но город в целом ненавидел. – Тут она заметила взгляд Людовика и нахмурилась. Иногда разгадать его мысли было гораздо труднее, чем могло показаться сразу. – Что? – обратилась она к нему.
– Интересно, – медленно проговорил он, – сколько из этих людей инфицировано? – Он помолчал. – Как мы.
Последние два слова он произнес так тихо, что Джина не была уверена, что правильно расслышала.
– Кто это инфицирован? – раздраженно спросила она.
– Я. Ты. Сама знаешь.
Она взглянула на Кили, который беспокойно покосился на Людовика.
– Значит, ты ждешь, что твоя голова вот-вот взорвется? А лично я прекрасно себя чувствую. Конечно, я страшно устала и совершенно не в настроении выслушивать всякую чушь, потому что сегодня утратила важную часть своей проклятой, долбаной жизни. Но если на секунду от этого отвлечься, чувствую себя великолепно, просто до жути. Так почему бы тебе не заткнуться и не помолчать в тряпочку?
Она сердито отвернулась, сложив руки на груди и обхватив ладонями плечи, чтобы унять дрожь. Людовик попытался повернуть ее к себе. Она старалась вырваться, но его руки не выпускали ее, будто долбаные птицы, цепляющиеся за кормушку. Господи, разве не было так всегда: старушка Джина-Кормушка, скармливающая им то одно, то другое – видео, и еще видео, сначала краску со стен, ограждающих ее сознание, а потом и сами стены, кирпичик за кирпичиком; она кормила Людовика и Ударника, и, конечно, Марка, всегда кормила Марка, даже теперь, когда он умер, кормила его, и так будет длиться вечно, пока не придется отрезать кусочки от самой себя.
Людовик все пытался притянуть ее к себе, и она вдруг снова ощутила эту чертову потребность. Потребность кормить. Но ей сопутствовало еще что-то. Теперь, как и той ночью с ним, она ощущала потребность не только отдавать, но и брать, хотя сейчас не желала об этом думать, вообще ни о чем не желала думать, да и что, собственно, он там себе вообразил – что может он ей дать?
Она резко оттолкнула Гейба и вдруг оказалась в плену потока движущихся людей. Прежде чем этот поток отнес ее прочь, перед ее взглядом мелькнуло удивленное лицо Людовика.
Унесенная потоком. Вот теперь она попала в свою стихию. Джина постаралась встать на ноги среди толкающих ее со всех сторон. Что ж, ничем не хуже, чем в горячую ночку где-нибудь в клубе, когда все отплясывают на крошечном пятачке у сцены, да-да, а если прислушаться, даже можно было различить некий ритм, жесткий и назойливый, как у синтезатора. А теперь неплохо бы послушать бродячих музыкантов, ведь впереди у нас сорок семь миль, и все через чертову колючую проволоку.
Рука ее оперлась на чье-то плечо, и на бледном лице обернувшегося к ней мужчины читалась настоящая паника. Он постарался отодвинуться от нее подальше, что-то говоря, но губы двигались неслышно в окружающем гуле толпы.
Куколка, повтори еще раз – я что-то не расслышал.
Он снял ее руку со своего плеча и нырнул куда-то в сторону. Что ж, прости, ошиблась номером. Откуда-то слева послышались гулкие удары, она постаралась переместиться в ту сторону. Какой-то малый барабанил кулаками по крыше роскошного ретро-лимузина. Господи, и кто же тут бросил такой раритет в такое время?
Она добралась до тротуара; еще несколько домов ее пронес поток, но потом все же удалось нырнуть в узкий проулок. Хотелось остановиться, подумать, отдышаться, но над головой жутко грохотал мерзкий мост, ведущий вниз, поэтому пришлось двинуться дальше. В поисках Марка. Если даже его и не ищешь, все равно идешь на поиски. И находишь его.
Через проулок на параллельную улицу, где в нее тут же врезался кто-то, развернув лицом к огромному плакату: БРЕНДА ГОВОРИТ: БЕЗУМИЕ ПРАВИТ МИРОМ. Молодчина, Бренда, правильно догадалась. Мир сбрендил окончательно. Люди продолжали налетать на нее, и тогда Джина ринулась на улицу, ближе к ее центру. Здесь людской поток был менее плотным, двигаться стало легче, поэтому собственный рывок бросил ее прямо на дверцу оставленного авто.
– Ты что, психованная или просто под мухой? – окликнул кто-то.
Спроси снова, куколка, ты не услышала того, что я ответил.
Чье-то обезумевшее лицо нависло над ней, когда она, опершись об авто, остановилась перевести дыхание. Если прежде это и был он, то теперь перестал быть собой, и ей его не спасти, даже на мгновение. Джина оттолкнулась от капота машины и двинулась дальше через беспорядочную толпу. Дым над головами сгущался, запах гари усиливался. Она поглядела вверх и сморгнула: там извивались мглистые тени, но они не пульсировали. Нет, не пульсировали. Чертов Людовик ошибался, или же он был инфицирован, а она – нет…
Это твое, верно – искать Марка?
Но она вовсе не искала теперь Марка, ведь так? Тут послышалось, что ее зовет по имени знакомый голос, и она вновь понеслась, а тот мерзкий мост – за ней вдогонку, сквозь лабиринт меж домов, людей, машин, машин, машин; вот дерьмо, где же пирс и чертов песок, все, что должно было быть дальше, где все это?
О, куколка, разве тебе не хотелось бы узнать?
Она миновала новый лимузин, на крыше которого, как на перевернутой лодке в бушующем море, сидело трое или четверо человек с испуганными лицами, провожая глазами проносящуюся мимо них часть Лос-Анджелеса. Ну и поганый способ провести вечерок, верно, ребята? Миновала копа, безропотно торчащего на капоте большого четырехместного авто, явно не у дел. Когда полицейские вместо того, чтобы штрафовать владельцев брошенных на дороге машин, мирно восседают на них, как на насесте, можно считать, что цивилизации официально пришел конец.
Дневной свет вокруг померк, дымовая завеса опустилась ниже, запах гари стал почти непереносимым. Мимо неслись все новые и новые лица, расступаясь, потому что она пыталась пробиться против течения. И двигаться вперед. Они все выползли из-под пирса, куда же они сейчас стремятся? Но это не он, и тот тоже, и это тоже не он…