– Ну конечно, я передам Гаррику, – торопливо улыбнулся Лайонел, прижимая к губам бледную, безвольную руку Оливии и внимательно глядя на нее.
– Спасибо, – пробормотала она, смутно осознавая, что гость неприлично долго целует ей руку, но не в силах противиться этому.
– Боже мой! Какая сцена! – с преувеличенным удивлением произнесла появившаяся на пороге Элизабет.
Мгновенно побледнев, Лайонел тут же выпустил руку Оливии и вскочил с места.
Элизабет медленно вошла в гостиную.
– Я решила задержаться здесь, в поместье, еще на несколько дней, – улыбнулась она присутствующим.
* * *
У него никогда не было камердинера. Он полагал, что взрослому мужчине просто не нужен никакой камердинер, ибо прежде он не нуждался в посторонней помощи, чтобы умыться и одеться. Теперь же, когда раненый бок и днем и ночью горел от адской боли, когда каждое, даже самое незначительное движение давалось ему с трудом и сопровождалось зубовным скрежетом, он впервые в жизни пожалел о том, что у него не было камердинера. Процесс одевания превратился для него в длительную и весьма болезненную пытку. Но он должен был одеться, потому что ему необходимо увидеться с Оливией.
Гаррик знал, что она находится в Эшбернэме, в то время как Арлен уже вернулся в Лондон.
Медленно спускаясь с лестницы, Гаррик проклинал полученную на дуэли рану, поскольку сейчас он двигался словно немощный старик. Взглянув вниз, он вдруг увидел улыбавшегося Лайонела и чуть не упал от столь неприятной неожиданности.
– Очень рад, что ты уже на ногах! – приветливо воскликнул Лайонел, но Гаррик ничего ему не ответил. – Знаешь, – продолжил Лайонел, – я только вчера рассказывал Оливии о том, как успешно идет твое выздоровление.
У Гаррика екнуло сердце.
– Что? Когда ты виделся с ней?
– Вчера в полдень, – снова беспечно улыбнулся Лайонел.
Гаррика обуревали самые противоречивые чувства и мысли. Значит, Лайонел тайком от него ездил к Оливии?
– И что она тебе сказала? Как она поживает? Как Анна?
– У них с дочерью все в полном порядке, – с готовностью ответил Лайонел. – Мы гуляли в саду и любовались чудесными цветами, выращенными Оливией.
– Она спрашивала обо мне? – с надеждой в голосе спросил Гаррик. – Передала для меня записку?
– Знаешь, она ни разу о тебе не спросила и ничего не передала. Собственно говоря, я рассказал ей о твоем выздоровлении исключительно по своей инициативе. Ее, судя по всему, это не слишком интересовало. Наверное, после того что произошло, она изменила свое отношение к тебе.
Гаррик почувствовал стеснение в груди и на некоторое время лишился дара речи.
– Послушай, Гаррик, – продолжал тем временем Лайонел, – тебе надо быть поосторожнее. Советую как брат брату. Похоже, уже весь высший свет знает о том, что вы с Оливией жили в замке Кэдмон-Крэг как муж с женой и…
– Но мы провели там всего два дня, – возмущенно перебил его Гаррик, подозревая, что сию сплетню пустил сам Лайонел.
– Теперь это уже никого не интересует, – пожал плечами тот. – Люди говорят и думают не так, как бы тебе хотелось.
– Лучше позаботься о собственных тайнах, – прорычал Гаррик, испытывая сильнейшую неприязнь к самозванцу.
– Говорю тебе как брат брату…
– Ты мне не брат! – рявкнул Гаррик.
– Неужели мы снова вернулись к этому нескончаемому спору?! – с притворным отчаянием схватился за голову Лайонел. – Разве ты не слышал? Отец публично признал меня своим первородным сыном и наследником!
Последние слова, сказанные Лайонелом с легкой усмешкой, подействовали на Гаррика словно удар хлыстом. Впрочем, он не испытывал ни гнева, ни досады. Наоборот, был рад тому, что теперь вся ответственность за продолжение рода и выполнение семейного долга ляжет на плечи Лайонела. А он, Гаррик, получит наконец долгожданную свободу и навсегда уедет из опостылевшей Англии, прихватив с собой Оливию и ее дочь.
– Знаешь, что я тебе скажу? – с нескрываемой угрозой произнес Гаррик. – Ты мне не брат, и я это обязательно докажу!
– Ах, как ты ошибаешься! – покачал головой Лайонел.
– Нет, – прорычал Гаррик, – ошибаешься ты!
* * *
– Гаррик!
Услышав голос отца, он замер.
Граф стремительно спускался, намереваясь помешать ему сесть в открытый экипаж. Под ногами у Гаррика вертелся его верный пес Трив.
Граф остановился рядом с сыном и произнес, ничуть не запыхавшись:
– Я только что видел твоего брата. Он сказал, что ты собираешься ехать в Эшбернэм. Ты что, ополоумел?
– Во-первых, он мне не брат, – стиснув зубы, ответил Гаррик, – а во-вторых, мой ум весь при мне.
Граф грозно сдвинул брови.
– Лично я абсолютно уверен в том, что он действительно твой старший брат Лайонел. Неужели ты всерьез полагаешь, что я мог сделать публичное заявление, не подумав прежде тысячу раз?! Я не решился бы на такое, будь у меня хоть малейшее сомнение.
– Нет! Лайонел не мог так измениться! – упрямо возразил Гаррик.
Отец с сыном смотрели друг на друга в упор. Первым отвел глаза граф и, покачав головой, сухо заметил:
– Ты самый упрямый и непоследовательный человек из всех, кого я знаю. Твоим единственным желанием является стремление как можно больнее досадить мне! Именно так ты вел себя в детстве. Мы с тобой отлично знаем, что тебе совершенно наплевать на титул и наследство. А вот ему не наплевать! По крайней мере он готов выполнить свой долг перед семьей.
– Если я и упрям, то эту черту унаследовал от вас, отец, – едко усмехнулся Гаррик. – Вы правы, мне действительно наплевать на титул и наследство. Так вот почему вы решили признать его своим старшим сыном? Потому что он готов быть вашим лакеем?!
Граф метнул суровый взгляд на непокорного сына.
– У меня нет никаких сомнений в том, что он именно тот, за кого себя выдает. А ты, как всегда, позволяешь эмоциям вмешиваться в дела разума!
– Нет! Это не Лайонел, а чрезвычайно хитрый и жадный мошенник!
Стэнхоуп безнадежно вздохнул.
– Когда ты собираешься вернуться на Барбадос?
Гаррик не стал скрывать своего удивления:
– Теперь, когда я вам больше не нужен, вы хотите как можно скорее избавиться от меня?
– Этого я не говорил.
Помолчав, Гаррик сказал:
– Я намерен вернуться на Барбадос только после того, как докажу свою правоту. А вы когда намереваетесь объявить о расторжении моей помолвки с мисс Лейтон?
– Честно говоря, этот глупец сэр Джон уже сам объявил о ее расторжении, – признался Стэнхоуп.