Я сдался и согласился на третий шот текилы. Попытался убедить себя, что мне этого хватит. Действительно хватит.
– Давай откровенно, шеф, – сказал я.
– Давай, – ответил Мика. – Надеюсь, ты всегда со мной откровенен, Коннор.
– Эта проблема разрушает наш брак.
Мика взял кружки и начал их мыть.
– Каким образом? – спросил он.
Я прислонился к барной стойке, пока он занимался кружками.
– Вечные неудачи, – сказал я. – Я не могу просто сказать ей: «Кристен, это ужасно, это несправедливо и грустно, но ты не сможешь забеременеть. Нам нужно жить дальше». Вместо этого мы каждый месяц пытаемся придумать что-то новое.
Мика коротко кивнул:
– Да, я хорошо тебя понимаю. И полностью согласен.
– Ага, – продолжил я, ощущая приятное тепло от выпитой текилы. – Она словно пытается найти виноватого, но я не могу ей помочь. Просто не могу. Я знаю, что дело в ней. Я люблю ее и не хочу, чтобы она себя винила. Но эти постоянные жалобы выводят меня из себя.
Мика закатал рукава своей белой рубашки.
– У Сары не так все плохо, – сказал он, – но порой она говорит колкости. На днях заявила, что у мужчин после сорока потенция снижается вдвое. Потенция? О чем она вообще!
Я засмеялся, и мне было хорошо:
– Вот уж с этим у нас проблем нет.
Мика вежливо улыбнулся, и я сменил тему на то, что меня действительно волновало.
– Мне надоело чувствовать себя неудачником. Надоело мастурбировать в пробирку, чтобы она могла впрыснуть в себя сперму, когда ей будет удобно.
– Чувствуешь себя куском мяса? – спросил Мика.
Я понял, на что он намекает.
– Ну да, мечта каждого мужчины, я понимаю. Все было бы не так плохо, если бы я мог придумать, как ее осчастливить.
– Пары, которые не могут зачать ребенка, в итоге смиряются с этим, – сказал он, прежде чем объяснил, что они с Сарой ходили к психотерапевту. – На это уходит время. Женщинам, конечно, тяжелее. Они думают об этом каждый раз, когда видят маленьких детей. По телевизору. На улице. Саре достается каждый раз, когда ее сестры приезжают на Рождество. У одной из них близнецы. У другой аж четверо детей. Она смотрит на них и, несмотря на все свои достижения, завидует им.
Я видел это в глазах Кристен.
– Да, – сказал я. – Ничего не остается, кроме как смириться.
– Именно, – ответил Мика. – Саре не понравилось бы, что я обсуждаю это с тобой.
– Ага. Кристен тоже.
Мы включили сигнализацию, погасили свет и пошли на выход. На улице царила темнота, и перед рестораном лежал бездомный в фиолетовых спортивных штанах. Мы перешагнули через него, зная, что, как бы тяжело нам ни приходилось, всегда найдется кто-то, кому еще хуже.
Отсутствие ребенка – не самое плохое, что может случиться.
Если, конечно, ты не хочешь ребенка.
42
Кристен
Марси Тиберри работает моей помощницей уже три года. Она на десять лет моложе меня и напоминает мне ту, кем я была когда-то. Она амбициозна, но не чрезмерно. Она относится к подчиненным с тем же участием и добротой, как и к тем, кто может поспособствовать ее карьере. Она так очаровательна, что я, наверное, действительно порадуюсь за нее, если она получит повышение. Она не станет идти по головам, как делала я. Я этим не горжусь. Марси предсказуема и надежна. В такой фирме, как наша, эти качества встречаются нечасто и редко соседствуют.
Она входит в мой кабинет со стопкой папок в руках. Черные папки, совсем как ее повседневная одежда. Она опускает их на стол.
– Кошмарные пробки, – говорит она. – Простите, что опоздала.
– Я даже не заметила, – говорю я, хотя, разумеется, это не так.
– Джексон всю ночь не спал, – добавляет она, как будто одного оправдания было недостаточно.
Кое в чем мы различаемся. Во-первых, у нее есть сын. Во-вторых, она назвала его Джексоном. Если Господь Бог или врач подарит мне ребенка, я никогда не дам ему такое простое имя. Я мечтаю назвать сына Николасом или Александром, а для дочери прекрасно подойдет имя Кэтрин – в честь моей бабушки.
Если у Марси родится дочь, она наверняка назовет ее Амбер. Подходящее имя для семьи, вышедшей из низов общества, и, к тому же, соответствует цвету волос, который девочка непременно унаследует от матери. У Марси ярко-рыжие волосы. Она коротко их стрижет, и, как ни странно, это выглядит современно, а не глупо. У нее идеально белая кожа. Никому и в голову не придет, что она недавно родила. От выступающего живота не осталось и следа благодаря тяжелой работе, хорошим генам или утягивающему белью. Может быть, всему сразу.
Я молча сижу за столом, пока она дважды зовет меня по имени.
И в третий раз:
– Кристен?
– Ох. Да? – отзываюсь я. Опускаю голову, глядя на экран ноутбука.
– Вы в порядке?
– Все хорошо.
– Ладно, – говорит она, раскрывая верхнюю папку, самую толстую. – Давайте обсудим показания Брэдфорда. Как вы на это смотрите?
– Прости, – говорю я, едва отрывая глаза от компьютера. – Я не в порядке, Марси.
Я чувствую, как начинаю трещать по швам. Хорошо, что дверь закрыта и со мной только Марси, а не кто-то, кто мог бы воспользоваться моей минутной слабостью.
Она наклоняется ближе. Я чувствую запах ее духов. Гардения. И тонкая пряная нотка.
– В чем дело, Кристен? – ее глаза полны озабоченности.
Думаю, искренней озабоченности. Хотя, должна признать, мне доводилось изображать подобный взгляд в зале суда вне зависимости от того, что я на самом деле думала о своем клиенте и его прегрешениях.
Мои глаза наполняются слезами:
– Я не хочу об этом говорить.
– Что-то случилось? – спрашивает она, обходя стол. Она кладет руку мне на плечо. – Это из-за вашей семьи?
Конечно, это ее первое предположение. Типично для матерей. Если вы не можете зачать и вам хватило глупости поделиться этой проблемой, они всегда будут думать об этом. Что источник всех ваших бед – ребенок.
Которого у вас нет.
И не будет.
Который есть у них.
– Нет, – отвечаю я наконец. – Мне просто страшно, Марси.
– Отчего?
– Я не могу об этом говорить.
– Конечно, можете, – говорит она. – Вам явно нужно выговориться. Вы страдаете.
Я аккуратно отстраняю ее и поворачиваюсь к огромному окну, выходящему на Пьюджет-саунд. Я знаю, что она увидит страницу, открытую у меня на компьютере, и сделает неизбежный вывод.
– Это дело все еще не раскрыли? – говорит она, заметив статью «Сиэтл Таймс» об убийстве молодой матери на Худ-Канале. – Должно быть, для вас это большая травма. Оказаться рядом с местом такой ужасной трагедии.