Петербургские повести - читать онлайн книгу. Автор: Роман Сенчин cтр.№ 67

Вспомнил: давно обещал купить жене посудомоечную машину. Но обещает и забывает – в последнее время не до этого было… А поставить надо. Надо. Вот и место есть – слева от раковины. Тумбочку, которая там сейчас, можно выкинуть.

И распаляя в себе уверенность, что установка посудомойки – важнейшее дело сейчас, Колосов быстро прошел в спальню, включил ноутбук.

Не обращая внимания, какие новости в «Яндексе», нашел сайты ближайших к дому магазинов техники. Набрал телефон одного. Не ответили. В другом сказали, что посудомоечных машин у них сейчас нет. В третьем обрадовались заказу, но когда услышали, что привезти и установить нужно сегодня же, заявили, что это невозможно.

Колосов почувствовал азарт. Он привык добиваться цели, много раз за минуту заключал рискованные и выгодные договоры, делал миллионные покупки. Неужели с какой-то посудомоечной машиной за пятнадцать тысяч не справится…

– Доставка во сколько обойдется? – спрашивал в трубку.

– Какой район?

– Адмиралтейский. Набережная Пряжки.

– Шестьсот рублей.

– Отлично. Дам две тысячи… А установка?

– Молодой человек, – вздохнула девушка-оператор, – дело не в деньгах. У нас график. К тому же сегодня – воскресенье. – «Воскресенье» она произнесла как-то благоговейно. – Доставка и установка не производятся.

– Но мне нужно срочно.

– К сожалению…

Ничего не добившись в реальных магазинах, Колосов стал изучать ассортимент и условия интернет-магазинов… И там то же – доставка и установка от трех до пяти дней.

– Не-ет, я вас ушатаю, – пообещал Колосов и тут же весь обмяк, ослабел, отвалился на покрывало; даже дышать стало тяжело от утомления, и липковатый холодный пот щекотал и колол лоб, спину, ноздри… «Как туберкулезник какой-то», – поморщился.

Снова, не в голове, а в груди, животе заколотились вопли: «Что ты делаешь?! Что-о?! Спасайся! Спасай себя и семью! Беги!»

Колосов вскочил, быстро прошел по спальне между кроватью и шкафом. Но в спальне было тесно, и он метнулся в большую комнату. Остановился посреди нее, огляделся, готовясь сорвать дорожные сумки со шкафа, сбрасывать в них необходимые вещи.

«Необходимое… необходимое…»

Но короткого размышления, что же необходимо взять, снова хватило, чтоб лишить сил. Колосов резко ослабел так, что чуть не упал. На дрожащих ногах добрался до кресла. Сжался, потом вытянулся. Мышцы ломило, как наутро после непривычной тренировки или с глубокого похмелья. Ломило, зудело, крутило…

Это в фильмах легко и просто – купил поддельные паспорта, надел темные очки и сел в самолет. И поселился на спокойном острове в Тихом океане. Или затерялся в одной из мировых столиц… Хм, да… Сотни фильмов с таким сюжетом… Идиоты, лгуны, халтурщики, неспособные выдумать что-нибудь оригинальное.

Нет, если бы раньше, заранее, еще когда узел только завязывался, то был бы шанс. Подготовиться, просчитать, купить через кого-нибудь… Хотя бесполезно это. Бесполезно. Везде найдут, отовсюду выдернут…

Он до последнего надеялся, по-настоящему не верил, что всё так плохо. Необратимо. Вроде бы намечались варианты выхода; раньше тоже случались напряги, серьезные трудности, опасные ситуации, и выпутывался. А тут… А тут оказался прижатым к стене. И уже никуда не деться, ничего не изменить. Не изменить. Никто не поможет – отказались, исчезли… А стену пробить невозможно.

И скоро его расплющат об эту стену.

Захотелось курить. Остро, невыносимо. Там, где находится солнечное сплетение, стало рваться и сосать. Всё остальное мгновенно исчезло, сделалось ерундой, остались только желание, необходимость – закурить, впустить в себя спасительный дым.

Как-то на цыпочках, покачиваясь, забежал на кухню, вытряхнул из пачки сигарету. Пальцы тряслись, губы, обмякнув, не могли удержать этот граммовый грузик… Кое-как, с трудом, долго щелкая зажигалкой, закурил. Сделал одну глубокую затяжку, другую, шумно, столбиком, выдыхал синеватый дым.

Небо было чистое, высокое. Хороший воскресный день середины мая. Сейчас бы одеться и пойти по каналу Грибоедова. Он любит… любил… да, он любил… уже любил, любил… любил гулять по каналу Грибоедова. Особенное место любимого города.

Другие каналы и реки – не считая, может, только Невы – прямые или мягко изогнутые, а канал Грибоедова петляет, как горная речка. Точнее, сначала ровно идет, а потом, после Казанского собора, начинает извиваться. Хм, словно те великаны, которым когда-то велели рыть его (Колосов с детства не мог отделаться от уверенности, что Петербург создали не обычные люди, а несколько великанов за одну белую июньскую ночь), добравшись до места, где строили Казанский, решили отдохнуть, выпили лишнюю бочку вина и стали чудить, заваливаясь с лопатой то влево, то вправо…

Колосов даже посмеялся над этой мыслью:

– Целый миф придумал…

И под настроение вспомнилось, как сидели после рабочего дня в открытом кафе на набережной канала. Перед глазами был Никольский двор… Девяносто четвертый год, Колосов с парнями арендуют здесь секции, торгуют кто кожаными куртками, кто магнитофонами, обувью… А после окончания торговли берут вина, картошки-фри, курицу-гриль. Ужинают, подсчитывают выручку, мечтают о том, как скоро развернутся всерьез…

Колосов ушел в армию весной девяностого. Уходил нехотя, и не потому, что боялся дедовщины, «горячих точек». Нет, не хотел упускать время. Те неполные десять месяцев, что он провел в Питере, казались огромным, поделенным на несколько важных периодов, отрезком жизни.

Приехал в сентябре в строительное училище – путягу – с одним желанием: быть в городе, который полюбил еще в детстве по картинкам и фильмам. И в первое время именно был здесь – целыми днями бродил по улицам, стоял на мостах, посещал музеи, даже на лекции по истории Ленинграда записался. Про учебу даже не вспоминал… Правда, были и минусы в его, в общем-то, отличном житье тогда: во‑первых, постоянно хотелось есть, хотя поварихи в училищной столовой не жалели добавки, во‑вторых, он мерз, и даже присланная из дому гэдээровская «аляска» не помогала, а в‑третьих, вражда с пацанами из соседней путяги – пробираться в общежитие или в здание училища приходилось по-партизански…

В середине октября Колосову объявили, что, если не возьмется за ум, его отчислят. И он стал учиться. Решил: плиточники везде нужны, можно хорошие деньги зарабатывать.

Ходил на практические занятия, замешивал раствор, резал плитку, снова и снова выкладывал ее на полах… До кладки на стенах его познания не дошли – начались девяностые.

Это, конечно, расплывчатый период – девяностые. Для кого-то они наступили году в восемьдесят седьмом, для кого-то продолжаются и сегодня, в две тысячи двенадцатом. Но к Колосову и его приятелям и будущим компаньонам девяностые пришли в последние дни декабря восемьдесят девятого. Как-то мгновенно из пэтэушников (хотя учились не три года, а, после средней школы, всего год), превратились в мелких-мелких, но коммерсантов. Коммерков.