Джугафилия и советский статистический эпос - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Орешкин cтр.№ 36

Если пролетариат слегка поголодает и немножко поумирает, это ему лишь на пользу. Злее будет! Слава Богу, при проклятом царском режиме трудящихся народилось пруд пруди и стоят они недорого. Если честно — для него вообще ничего не стоят: расходный материал в борьбе за светлое будущее. Зато потом — он уверен и энергично делится этой уверенностью с товарищами — все будет хорошо и даже отлично. Ведь эксплуататорских и паразитирующих классов не останется! Простая мысль, что их место по необходимости займет новая партийная бюрократия (более многочисленная, зато менее эффективная), в эту удивительно устроенную черепную коробку даже не постучалась.

Хотя, кажется, куда как понятно: если деньги перестают быть хозяйственной средой для обмена произведенных товаров, кто возьмет на себя функции оценки и распределения? Как кто?! Народ возьмет! В лице его лучших представителей. Если буржуазия лишена возможности закупить товар в одном месте и доставить для продажи в другое (ради извлечения прибыли), кто вместо этого паразитирующего класса займется логистикой, разверсткой и доставкой? Опять же народ. В лице Абырвалга, Главтреста, Нарокомпрода и прочих растущих как на дрожжах ведомств. Если свободному рынку не дозволено регулировать отношения спроса и предложения, эта функция естественно переходит в руки партийных функционеров — и было бы крайне странно ожидать, что они будут ими распоряжаться в интересах какого-то там «населения».

Для этого необходимо всерьез поверить, что функционеры являют собой людей особого рода, альтруистов, обуреваемых жаждой служения обществу. Собственно, именно эту декорацию большевики и взялись городить сразу наутро после 25 октября 1917 г. И городили вплоть до конца 80-х годов. Что сопровождалось циклом кровавых операций по пересадке народу правильных очей. Ведь гораздо естественнее предположить, что монопольный контроль любой социальной группы над средствами производства и распределения будет использован не для принесения себя в жертву, а для укрепления и расширения групповой монополии. В конкретном случае с большевиками — для усиления Красной армии, ЧК, агитпропа и диктатуры (пролетариата) в благородных целях приближения мировой революции. Иными словами, зомбирование трудящихся с самого начала было неотъемлемым элементом большевистского Проекта.

Сказанное недвусмысленно подтверждалось эмпирической практикой. Однако революционная вера и выстроенная на ней «очевидность» сильнее эмпирики! По крайней мере, на короткой дистанции в три поколения.

А тут еще гражданская война. Ее Ленин тоже ничуть не боится, считает нормальным делом («социализм не может наступить иначе, как через гражданскую войну») и с легкой душой начинает 8 мая 1918 г. В это время он формулирует (но не публикует, оставляя для внутреннего пользования) Декрет о продовольственной диктатуре, который трудно понять иначе, как объявление гражданской войны. В рамках партийных манипуляций с историческими очами основные положения Декрета были опубликованы Сталиным только в 1931 г., когда он разворачивал собственную (уже вторую) войну за хлеб и нуждался в идеологическом обосновании.

Итак, 8 мая 1918 г. Ленин требует:

Идея войны за хлеб функционально связана с идеей уничтожения денег. Вождь решительно настаивает на абсолютной централизации, абсолютной монополии и фиксированной заготовительной цене. Тем временем с первой революционной зимы, когда он убеждал крестьян продавать хлеб по «справедливой цене» в 6 руб. за пуд, к началу лета рыночная цена в городах поднялась до 150–200 руб. Но виновато, конечно, не советское правительство, оседлавшее печатный станок, а спекулянты и мешочники. Под водопадом постоянно дешевеющих дензнаков сдавать плоды своего труда в 30 раз дешевле рынка (с тем чтобы после сделки остаться на руках с бумажками, которые через месяц обесценятся вдвое) будет только клинический идиот. Или сознательный коммунистический трудящийся — каким он мыслится вождю пролетарской революции. Клинических идиотов в России не так уж много — в связи с чем Ленину приходится делать еще один шаг вниз по лестнице озверения.

В «Тезисах по “текущему” моменту» (написаны 26 мая 1918 г., впервые опубликованы опять же Сталиным в 1931 г.) военные задачи применительно к внутренней политике выглядят уже как норма:

Недвусмысленно намечена программа новой мобилизации и омоложения армии для ее использования (на ⁹/₁₀!) на прежде неведомом поприще: выбивать зерно из собственного населения и территорий. Других серьезных угроз (в том числе извне) в мае 1918-го он еще не наблюдает, потому так легко и бросает армию на войну с крестьянами. «Поход за хлебом»! Пройдет совсем немного времени, и советские школьники (которые, конечно, по своей воле рыться в ленинских текстах не станут) узнают от старших товарищей, что гражданскую войну в послереволюционной России развязали эксплуататорские классы и империалистические агрессоры. Не Ильич же, который всей душой был за народ!

Начав с диковатой теоретической задачи уничтожить денежный оборот и вернуться к первобытному натуральному обмену («переход от капиталистического товарообмена к социалистическому продуктообмену» — почему-то это представляется Ленину шагом вперед), марксисты закономерно переходят к систематизированному насилию как основе нового коммунистического хозяйства. С тем чтобы, погубив миллионы соотечественников, через три года все-таки вернуться к признанию денег. Собрав на возвратном пути на голову населения все шишки, которые только может собрать дорвавшееся до власти победоносное невежество.

Почему бы им чуть раньше не задуматься о том, как в рамках безденежного социалистического продуктообмена будут улаживать экономические отношения, скажем, водитель трамвая, производитель гвоздей и автор учебника по арифметике для четвертого класса? Сколько килограммов гвоздей следует выдать автору учебника и сколько раз водитель трамвая должен его (вместе с гвоздями) бесплатно прокатить? Может, все-таки лучше позволить им взаимодействовать в денежной среде, как это уже 25 веков делает все человечество, за вычетом племен, задержавшихся в счастливом состоянии первобытной коммуны?