Девочка не сопротивлялась и, подталкиваемая настойчивыми руками шаманов, послушно приняла желательную позу. Лишённая мохнатой одежды, она внезапно стала совсем маленькой, и её тщедушное нагое тельце белело у полыньи, как будто не чувствуя холода и влажного льда. Быть может, душа её уже была во власти подводного бога, который поторопился укрепить за собой ещё живую добычу.
— А! — ахнула толпа на берегу. Племянница Ватента даже застонала и поспешно закрыла лицо руками.
Рука чёрного шамана поднялась и опустилась вниз, потом опять поднялась, вырывая из раны кинжал. Девочка внезапно рванулась и опрокинулась назад, и струя крови, брызнувшая из раны, попала прямо в лицо Койгинту. Оба приносящие в жертву шамана быстро схватили трепетавшее тело и с силой толкнули его вперёд по гладкому льду.
«Лови!» — хотел крикнуть Койгинт, но неожиданный толчок в спину заставил его самого подвинуться вперёд, как ракета. Он попытался схватиться руками за лёд, но лёд был гладок, и только на одном месте его правая ладонь положила красный отпечаток и скользнула мимо. Послышался зловещий треск. Ваттувий, бросив копья, с нечеловеческим проворством скользнул назад к берегу, вытягиваясь по льду, как выдра, перебегающая между двух прорубей. Большая льдина откололась от закраины, тихо подвинулась вперёд и вдруг распалась на части. Белое тело девочки на минуту всплыло на поверхность, окрашивая воду тусклым красным цветом, как свежеубитая нерпа, но Койгинт ушёл на дно, как мешок с рухлядью, и ни разу не показался. Его спина немного пониже шеи была пробита навылет блестящим ножом, который молодой Ительмен подарил Ваттану и который сегодня с утра находился, в одном из неведомых тайников фокусника.
— Авви! — закричала толпа в ужасе.
Последняя сцена на льду произошла так быстро, что никто не успел заметить удара. С берега казалось, что Койгинт, увлекаемый неизвестной силой, сам бросился вперёд вслед за телом жертвы и что Ваттувий успел спастись от такой же участи только благодаря своей сверхъестественной ловкости.
Глава 10
Ваттана и его товрищей не было на берегу. Задыхаясь от отвращения и бессильной злости, витязь бросил свой лук через плечо, подхватил копьё и бросился по дороге к стаду. Пример его увлёк почти всех молодых людей, которые перешли к кибитке. Они расхватали арканы и лёгкие беговые санки и побежали вслед за Ваттаном, приводя на ходу в порядок упряжь, которую нужно было надеть на оленей. Другие, которым не хватало саней, побежали на свои стойбища, торопясь изо всех сил, чтобы поспеть вместе с товарищами. Не далее как через час кавалькада маленьких санок потянулась по дороге на север. Каждая нарта была запряжена парой крупных оленей с ветвистыми рогами, но сзади седоков в узких грядках не лежало ничего, кроме вышитых колчанов, раздувшихся от стрел; копья, подвязанные внизу, стучали по рёбрам саней, и снежные комья, вылетавшие из-под оленьих ног, со стуком ударялись в твёрдую кожу панцирей, вываренных в кипятке и прошитых крепкими шнурками из ножных жил оленя.
Ваттан всё время ехал впереди на своих белых бегунах. Он не взял с собой панциря, но перед отъездом забежал домой и переоделся в белое; он был похож теперь на белоодетого Каменьвата, о котором саги рассказывали, что некогда, воткнув своё копьё в середину речного русла, он остановил ледоход на реке Новман, чтобы его спутники могли перейти по льду на другой берег.
За спиной его на грядке нарты торчал левый рог громадного лука, скорее похожего на самострел для промысла лосей, чем на обыкновенное оружие. Ваттан натягивал тетиву ногами, и его длинная стрела пробивала оленьего быка насквозь и улетала дальше.
Теперь он чувствовал себя спокойнее и даже соображал, довольно ли у него силы, чтобы сразу сокрушить Мышеедов. Он с некоторою горечью думал, что ни один собачник не захотел участвовать в походе. Даже Колхоч не показывался с утра и, без сомнения, собирался уезжать вместе с товарищами и пленницей в обратный путь. Хуже всего было то, что у них не было надёжных проводников, ибо Чайвун лежал без памяти, а полуобезумевший от горя Камак не хотел бросить обоза, который теперь составлял его последнее состояние.
Солнце садилось, на снегу ложились длинные тени от бегущих оленей и от саней, как будто сбоку по земле бежал поезд высоких угловатых призраков. Вершины холмов слева от дороги зазолотились. От редких деревьев поползли другие длинные тени, как будто собираясь пересечь дорогу поезду!
Потом солнце село и лениво закуталось в широкий плащ, который Йенга, заря, заботливо сшила для своего отца из оленьих кож, окрасив его жёлтой охрой, и каждый день приносит ему навстречу.
Лёгкие тучки протянулись над горизонтом длинными тонкими полосами, как облачный венец. То были пушистые нити мехового капора Йенги, который она надвигает на голову, собираясь спать. На горизонте стало темно. Линия холмов постепенно растаяла и смешалась со мглой. Олени, летевшие без дороги по твёрдому лону тундры, стали спотыкаться. Ваттан подумал и решил остановиться до зари и дать передышку оленям.
Он приподнялся на сиденье, осматривая окружающую тундру и стараясь сообразить в полумраке, где можно было найти лучшее место ночлега и пастбища. Справа, на самом горизонте, темнела широкая низкая полоса, обещавшая лес и воду. Ваттан погнал туда своих бегунов через широкое плоское поле, но когда он подъезжал к передним тополевым кустам, из чащи раздался собачий лай и между деревьев мелькнули искры походного костра. Ваттан соскочил с нарты и с копьём наготове бросился вперёд, обогнав оленей; ему мелькнула было мысль, что он уже наткнулся на арьергард Мышеедов.
— Унга, Унга! — послышался знакомый голос, унимавший собак. У огня копошилась небольшая женская фигура в коротком меховом кафтане, которую Ваттан признал за Карриту. Колхоч выскочил навстречу своему другу и принялся распрягать и стреноживать его оленей, чтобы отпустить их на пастбище.
— Откуда ты взялся? — спрашивал удивлённый и чрезвычайно обрадованный Ваттан. — Я думал, ты ушёл на Кончай!..
Колхоч покачал головой.
— Каррита с Мами сёстры, как мы с тобой, — сказал он. — Правда, Каррита? — обратился он на своём родном языке к девочке, хлопотавшей у огня.
Девочка что-то сказала, показывая пальцем на свою грудь, и закрыла глаза, потом показала рукой на север по направлению дороги Мышеедов и опять закрыла глаза.
— Она говорит, — объяснил Колхоч, — если не Мами, я бы погибла, а теперь Мами погибает.
Очевидно, под влиянием Колхоча девочка стала доверчивее и научилась разбирать друзей и понимать их услуги.
— Пускай, — глухо сказал Ваттан. — Многие ещё погибнут.
— Постой! — таинственно сказал Колхоч. — Они здесь, и слышат…
— Пусть слышат! — запальчиво возразил Ваттан, думая, что дело идёт о Мышеедах.