– Не отставай! – приказал я Ольге и побежал между танками.
Она и не отставала. Несколько секунд, пока мы бежали, а восставшие со всех сторон меняли направление и двигались к нам.
Но когда я обернулся в следующий раз, уже преодолев половину расстояния до автострады, Ольга уже бежала в противоположную сторону.
К музею.
– Ольга! – крикнул я. – Стой! Назад! Ольга!
Было уже поздно. Восставшие уже были за спиной, между мной и женой. Их там было десятка два.
И с боков тоже прибывали новые. Большая часть – медленные, но некоторые такие же подвижные, как обезглавленный мной однорукий.
Ольга обернулась только в дверях музея. Посмотрела на меня. Приподняла руку – то ли прощаясь, то ли извиняясь. И захлопнула тяжёлую дверь.
К ней почти никто не шёл. Так, ковыляла пара калек.
Наверное, настоящий герой в этой ситуации должен был прорваться к музею. Подумаешь – десяток-другой восставших.
Прорваться…
Постучаться…
Поговорить с женщиной, только что признавшейся, что она тебя предала…
Впереди, отрезая меня от дороги, были только двое восставших.
Одному я вонзил в голову ледоруб. Окончательно убить это его не могло, но он закрутился на месте, схватился за рукоять, пытаясь вырвать оружие, будто занозу.
А второго я просто обогнул. Не было времени махать тесаком, сзади приближались.
В решетчатой ограде была рваная дыра: кто-то протаранил забор на автомобиле, выезжая с территории музея. Я выбежал на дорогу, обернулся.
Почти все восставшие следовали за мной. Кто медленно, а кто и быстро.
По крайней мере я уведу их от Ольги. Способны ли они запомнить, что в музее осталась и другая добыча?
Надеюсь, что нет.
Плохо то, что я уже не забуду то, что услышал.
Встречу капитан Маркин назначил в кафе-мороженом. Странное место для приватного разговора госбезопасника и полицейского, но может быть, в этом и был смысл?
Уже стемнело, и кафе было заполнено. В основном молодыми парочками, шепчущимися о своём, глупом и прекрасном. Попадались и люди постарше, но это в основном были замотанные мамы с детьми или воскресные папы с отпрысками. Мы сели на открытой площадке, выполненной в модном ретростиле конца двадцатого века – разнокалиберные зонтики с логотипами американских напитков, бармен, одетый как «браток», с фальшивой золотой цепью и в малиновом пиджаке. Официантки тоже были одеты чуть более вольно, чем ожидаешь увидеть в таком кафе, – слишком короткие юбки и вызывающе цветные колготки. Впрочем, можно считать, что это южное приморское кафе, там всё ярко.
По телеэкранам беззвучно шли какие-то шоу тех времён, мелькали лица старых забытых ведущих и певцов. Негромко играла музыка – тоже какая-то старая песня:
Не прячь музыку, она опиум,
Для никого, только для нас.
Давай вечером умрём весело,
Поиграем в декаданс.
Убей меня, убей себя, ты не изменишь ничего,
У этой сказки нет конца, ты не изменишь ничего…
[1]
Была какая-то ирония в том, насколько современно звучала эта древняя песня. Неспешно поедая ложечкой ванильное мороженое, я рассказал капитану Маркину о встрече с Викторией – и отдал листок бумаги.
Маркин покивал. Своё мороженое он ел сосредоточенно, будто выполняя задачу большой государственной важности. Сложно, наверное, им в наши дни – бойцам невидимого фронта. Агентуру среди кваzи не заведёшь, приходится работать дистанционно. Видимо, из-за тёплой погоды Маркин был в светлом льняном костюме. Без пиджака при его работе не походишь – пистолет-то надо прятать.
– Я всё понимаю, Денис, – сказал Маркин и облизал ложечку. – Все мы понятны. Даже Виктория.
– Но? – спросил я.
– Но! – без улыбки подтвердил Маркин. – Но я не могу понять, почему ты её послушался и ничего не сообщил Бедренцу.
– Она на этом настаивала, – сказал я.
– Почему? – спросил Маркин. Взгляд у него был очень серьёзным.
– Я не люблю кваzи.
– Знаю. Потому и говорю с тобой начистоту. Кваzи ты не любишь, имеешь на то все основания. Но товарищеские отношения для тебя очень важны. Ты не мог просто так утаить от напарника информацию.
– Михаил мне не товарищ.
– Напарник. Это даже несколько больше.
Я подумал, выскребая ложечкой липкую сладость со дна вазочки.
– У меня появились на это основания. Личные.
– На нашей работе нет ничего личного, – сказал Маркин.
– Но я не на вашей работе, – заметил я.
– Верно. Однако я хотел позвать тебя в свою команду.
Я позволил себе иронически посмотреть на Маркина.
– Пусть тебя не смущает, что мы в одном звании, – сказал Маркин. – Это формальность.
– Буду в вашей команде – вернёмся к разговору, – ответил я.
– Хорошо, – легко согласился Маркин. – Что тебе рассказал Бедренец?
Я пожал плечами.
– Про вирус рассказал?
Валять дурака я не стал.
– Да. У кваzи есть экстремисты, которые хотят уничтожить людей… взрослых людей. Детей воспитать в представлении, что кваzи – высшая форма существования. Переформатировать человеческую цивилизацию под свой вкус.
– Под свой вкус, – усмехнулся Маркин. – Да. Он не соврал.
– Муж Виктории участвовал в создании этого вируса. Полагаю, он был очень близок к успеху. В лаборатории приюта Виктория работала с вирусом… или проверяла его. Как-то так. Ещё Михаил сказал, что люди… что мы тоже разрабатываем аналогичное оружие.
На лице Маркина не дрогнул ни один мускул.
– Михаил сказал, что хочет остановить экстремистов-кваzи. Но он боится обращаться к нашим властям напрямую, чтобы люди в панике не нанесли удар по кваzи.
– Ты ему веришь? – спросил Маркин.
– Не знаю, – ответил я, помедлив. – Хотел бы верить. Но он немного непредсказуем. Даже для кваzи.
– Все мы непредсказуемы, – сказал Маркин. – Хорошо, Денис. Не стану тебя пытать. Попытаемся взять Викторию?
– Она вроде как сдаётся, – осторожно заметил я.
Маркин усмехнулся.
– Все мы сдаёмся… рано или поздно.
Он достал телефон и, не глядя ни на бумажку, ни на часы, ни на экран телефона набрал номер. Я покосился на свои часы – было ровно девять вечера.