— Конечно.
— О! Выпейте стаканчик белого вина.
— Хорошо, белое вино — друг человека.
— Пока седлают вашу лошадь.
— Ах, черт побери! — сказал Курций, которого слово «лошадь» несколько взволновало. — Вот это уже лишнее!
— Отсюда до Солэя далеко, — сказал Жан Бернен.
— Я все-таки пойду пешком.
— Это будет неприлично.
— Отчего?
— Как такой человек, как вы, наш начальник, и не поедете на лошади?!
— Это правда, — со вздохом сказал Курций.
— Я велел оседлать вам Каракасса, лошадь кроткую, как молодая девушка.
В национальной милиции Шатель-Сансуара дисциплина никогда не мешала товариществу. Капитан и барабанщик говорили друг другу «ты». Дом гражданина мэра буквально наполнился солдатами. Жан Бернен выставил бочонок белого вина. За этим потеряли добрых полчаса, но Курций перестал торопиться с тех пор, как перед ним замаячила не весьма успокоительная перспектива верховой езды.
Наконец привели Каракасса. Жан Бернен закусил губы, увидев, с какой гримасой Курций сел в седло.
— Не надо ли пехотинцев пустить скорым шагом, а всадников рысью? — спросил Жан Бернен.
— Нет, нет! — сказал испуганный Курций. — К чему утомлять этих добрых людей?
Жан Бернен, прекрасно знавший лес, повел свой отряд дальней дорогой под предлогом, что лесом можно выиграть значительное время, но как только ступили ногою в лес, человек с желтыми волосами исчез. До сих пор он шел шагом, медленно, приноравливаясь к шагам национальной милиции, но когда нырнул в кусты, то побежал по направлению к Солэю, перепрыгивая через вереск своими длинными ногами. Курций и его маленькая труппа продолжали путь с величественной медлительностью, приличествующей героям, которые не торопятся победить.
Было за полдень, когда приметили наконец замок в конце лесной аллеи. Работник с фермы рубил дрова на опушке. Курций узнал его и закричал ему:
— Жак, что случилось в замке?
— Ничего особенного, — отвечал дровосек.
Когда Курций проехал, крестьянин сделал знак Жану Бернену, знак странный: он ударил себя по лбу указательным пальцем. Жан Бернен повторил этот знак, смотря на бригадира. Солдаты начали шептаться. Два пахаря спокойно работали в поле. Курций прямо подъехал к ним и стал расспрашивать:
— Мы ничего не знаем, — отвечали они, — кроме того, что генерал в Оксерре.
— С каких пор?
— Со вчерашнего дня.
— Это странно! — пробормотал Курций, продолжая дорогу. — Я поклялся бы, что роялисты осадили замок.
Когда Курций проехал, пахари посмотрели на Жана Бернена и бригадира и повторили знак дровосека. Этот знак выражал: он немножко помешался.
Наконец приехали в замок. Там царила величественная тишина. Слуга чистил лошадь у дверей. Брюле, сидя на скамье, курил трубку. Брюле был спокоен, как фламандский бургомистр.
— А! Вот и ты! — закричал Курций, соскочив с лошади и побдегая к Брюле. — Вот и ты, мой защитник, мой друг…
Брюле пожал плечами.
— Разбойники тебя не убили?
— Какие разбойники?
— Те, которые увезли меня.
Бригадир сошел с лошади. Жан Бернен и солдаты составили круг вокруг Курция. Он говорил:
— Замок должны были атаковать.
— Когда?
— Прошлую ночь.
— У меня, однако, сон легкий, — сказал Брюле, — а я ничего не слыхал.
Бригадир и Бернен переглянулись. Мишлен показался в окне и повторил знак дровосека и пахарей.
— Но надо узнать правду, — вскричал Курций.
— Какую правду? — спросил Брюле.
— Где генерал?
— Вы знаете, что он в Оксерре.
— С которых пор?
— Со вчерашнего утра. Он поехал вступить в начальство.
— Но, стало быть, он уехал после меня?
— Право, я не знаю, — с нетерпением сказал Брюле, — хотя вас караулили…
— Караулили…
— Заперли…
— Меня заперли?
— А вы все-таки убежали.
— Что такое?
Но Брюле не захотел отвечать Курцию и обратился к Бернену.
— Вы жертва мистификации, — сказал он.
— Как это? — спросил бригадир.
— Я бьюсь об заклад, что этот человек разбудил вас прошлую ночь?
— Это правда.
— И сказал вам, что он чрезвычайный комиссар?
— Разумеется, — сказал Курций.
— Потом, — продолжал Брюле, — он прибавил, что генерала Солероля собираются убить.
— Да.
— Вас обманул сумасшедший.
Курций вскрикнул.
— Этот человек, — продолжал Брюле, — бывший камирдинер генерала, он помешался и воображает, будто он послан Директорией.
Курций при этом ужасном обвинении почувствовал себя уничтоженным и начал дико озираться вокруг.
LX
Чтобы объяснить последующие сцены, воротимся теперь к происшествиям прошлой ночи.
Мы оставили Солероля с ногой, раздробленной второй пулею, на полу в столовой. Брюле бросился на него, но Лукреция его остановила, она не хотела лишать палача добычи. В ту же минуту человек или, скорее, призрак показался на пороге комнаты. Это был Виктор Бернье, с трудом вышедший из своей комнаты, когда услыхал весь этот шум. Солероль дрожал с пеной на губах.
— Изменили! Изменили! — бормотал он с бешенством.
Увидев капитана, он закричал ему:
— Ко мне, Бернье! Ко мне!.. Ты не роялист!
— А! Вы признаетесь в этом! — с иронической улыбкой сказал капитан.
— Да, я скажу, что ты добрый гражданин, я сделаю тебя полковником… Но освободи меня от этих негодяев!
Брюле пожал плечами, но Бернье отвечал спокойно:
— Все, что я могу сделать, это не допустить этого человека убить вас.
Он указал на Брюле.
— Не мешайтесь не в свое дело! — запальчиво сказал Брюле.
Бернье отвечал кротко:
— Я слишком слаб, чтобы приказывать, я прошу.
— Капитан, — сказала Лукреция, — этот человек наш.
— Я это знаю.
— Но если мы щадим его жизнь сегодня, мы не можем обязать к этому других.
— Каких других?
— Тех, которые придут за ним.
Бернье посмотрел на Брюле.
— Итак, — сказал он, — вы принадлежите к числу тех людей, которые сражаются против своего отечества?