— Вы гнались за мной?
— По следам на снегу.
— Вы хитры, папаша… Но вам следовало быть еще хитрее: вы должны были взять ваше ружье, эта штука всегда полезна. Не трогайтесь с места и слушайте меня.
— Говори.
— Хотите получать хорошую плату? Солероль ведь так дурно платит.
— Да, знаю. Предлагаешь перейти к роялистам?
— Именно.
— Это невозможно, — резко сказал Брюле.
Заяц весело засмеялся.
— Забавно, — сказал, он, — что вы так любите Солероля.
— Мы друзья.
— Ах, да! Это вам лестно, ведь он генерал!.. И притом он вам говорит «ты», и вы пьете вместе.
— Это мой друг, — повторил Брюле, — и если ты изменил ему, ступай к роялистам и возьми с собой твое золото.
— Давайте не будем так торопиться. Итак, это ваш друг?
— Да.
— Надо думать, что он не был вашим другом в одну ночь, двадцать лет назад.
— О какой ночи ты говоришь?
— О той, когда мать нанесла ему два удара ножом.
— Что ты это рассказываешь?
— Правду.
— Твоя мать нанесла два удара ножом Солеролю?
— Да.
— Ты с ума сошел!
— О! Он не был тогда генералом, он был солдатом, да еще плохим…
— Дальше?
— Я узнал об этом только вчера.
— Где?
— В Солэе.
— Кто тебе сказал?
— Генерал рассказывал Сцеволе.
— Ах, вот как! — с удивлением сказал Брюле.
— Папаша, — продолжал Заяц, — вы были бы очень милы, если б отошли немножко… Только на два шага, потому что это положение меня утомляет и мне хотелось бы немножко отдохнуть, если вы стронетесь с места, я пока поставлю мое ружье на землю.
Брюле покорился необходимости и отошел на дальний конец Лисьей норы.
— Давай дальше, — сказал он.
— Это было вчера… Солероль и Сцевола пили пунш и беседовали… Я пришел поговорить с ними о приезжей даме, потом ушел и, уходя, слышал, как Солероль говорил Сцеволе: «Знаете ли, а ведь я был влюблен в мать этого мальчика?»
— Как! — закричал Брюле, задрожав от гнева. — Он это сказал?
— И еще многое другое.
— Продолжай! — сказал Брюле с мрачным видом.
— Разумеется, это меня заинтересовало, я воротился и стал подслушивать у дверей. Генерал говорил: «Не моя вина, если мне не удалось. Однако я хорошо составил мой план. Брюле был на ярмарке, работники в поле, я был один с фермершей на кухне. Ах, что это была за женщина двадцать лет назад!»
Заяц, как искусный рассказчик, счел необходимым остановиться.
— Дальше, дальше! — прорычал Брюле.
— Генерал продолжал: «Сначала я старался умаслить ее лестью, но она расхохоталась, потом, когда я стал настаивать, она приняла строгий вид и просила меня уйти. Я хотел насильно поцеловать ее и схватил за талию, тут у нас началась борьба… Мы ударились о кухонный стол, на нем лежал нож, она схватила его и нанесла мне два удара. Хлынула кровь, и я вынужден был отступить». Генерал потом еще прибавил, докончил Заяц: «А все-таки она хорошая женщина, она никому не говорила об этом».
Фермер выслушал Зайца и нахмурил брови, сжав кулаки.
— Кто мне докажет, что ты говоришь правду? — сказал он.
— Я этого не выдумал.
— Если это правда, я перейду к роялистам.
— Я могу вам сказать только то, что я слышал… Но мне сдается, что, может быть, мама скажет.
— Пойдем в Раводьер.
— Позвольте, а мои деньги?! Я должен их спрятать.
— Это правда, положи их в яму,
— Я не такой дурак! Когда мы уйдем отсюда, вы мне запудрите мозги и придете сюда отрыть эти деньги.
— Ну и что ты предлагаешь?
— Я хочу узнать кое-что.
— Говори.
— С тех пор, как мы поджигаем фермы, вы должны были накопить порядочно.
— Может статься.
— Если я буду знать, где ваши деньги, то, когда вы дотронетесь до моих, я возьму ваши.
— Но…
— Тут не нужно никаких «но». Надо поскорее уйти отсюда, папаша, или…
Заяц сделал красноречивое движение в сторону ружья. Брюле был пойман. Он поднял палец к своду Лисьей норы и сказал:
— Там.
— Я удостоверюсь.
Заяц, все держа ружье, сунул руку в отверстие и нащупал несколько мешков, которые показались ему наполненными золотыми и серебряными монетами.
— Хорошо, — сказал он и очень спокойно закопал свое сокровище, потом прибавил: — Ступайте вперед!
Брюле вышел первый из Лисьей норы, Заяц за ним, и оба отправились в Раводьер. У дверей Брюле сказал Зайцу:
— Теперь дай мне твое ружье.
— Для чего?
— Для того чтобы заставить говорить твою мать.
— Вам не нужно ружья, она и без того вас боится.
Он остался у входа. Брюле вошел один. Вид фермера был так свиреп, что его жена и сын, Сюльпис, ужинавшие у очага, с испугом замерли под этим тяжелым взглядом.
XLIV
Сюльпис стал возле матери, как будто боялся, чтобы Брюле ее не прибил. Но Брюле сказал ему:
— Ступай отсюда!
— Верно, твой отец хочет говорить со мною наедине, — кротко сказала фермерша сыну.
Сюльпис вышел, но остался поблизости, он был готов прийти на помощь матери, если Брюле позволит себе какое-нибудь насилие. Фермер посмотрел на жену и сказал:
— Хозяйка, сегодня ты должна быть со мной откровенна.
Бургундские крестьяне фамильярно называют своих жен хозяйками.
— Я никогда не лгала, — отвечала фермерша.
— Ты должна мне рассказать историю, случившуюся двадцать лет назад.
Фермерша вздрогнула.
— Я хочу знать эту историю.
Она посмотрела на него с тревогой и удивлением. Брюле продолжал:
— У меня нет времени вырывать у тебя слово за словом, говори скорее!
— Что мне сказать, хозяин?
— Знала ли ты раньше Солероля?
— Зачем вы спрашиваете меня об этом, хозяин? — с ужасом сказала фермерша.
— Отвечай: да или нет?
— Я его знала так же, как и вы. Вам известно, что он часто приходил на ферму.
— Не то! Говори, был ли в тебя влюблен Солероль?