— В самом деле, я могу вас уверить, что она будет хорошо принята. Меня найдут даже восхитительной за то, что я подумала об этой эксцентричности. Но услуга, о которой вы меня просите, не заключается ли в трех частях?
— Да.
— Посмотрим же третью часть.
— Двое моих друзей и я, — продолжал мнимый повар ироническим тоном, — слышали о чудесных балах гражданина Барраса.
— Они в самом деле очень хороши… Когда я бываю на них, — отвечала госпожа Тальен с кокетливой улыбкой.
— Может быть, на них бывает общество чересчур смешанное, — с насмешкой сказал лжеповар, — но не надо быть слишком строгим относительно этикета. В новом правлении новые и нравы.
— Далее, барон, далее.
— Мои друзья и я очень желаем видеть нынешний праздник.
При этой просьбе, как будто очень простой, Аделаида Тальен смутилась и чуть не вскрикнула.
— Вы с ума сошли, барон! — сказала она.
— Почему это?
— Потому что вы забываете, что вы еще изгнанник.
— Что это за беда?
— Осуждены на смерть…
— А все-таки я жив.
— Если вы будете в Гробуа сегодня, вы найдете там большое общество.
— Надеюсь.
— Вас узнают.
— Клянусь вам, нет! Мои друзья и я во время нашего пребывания в Англии брали уроки у одного английского актера, который великолепно переодевается, и нас сегодня нельзя будет узнать.
— По крайней мере не в этом костюме.
— Конечно. У нас в сундуке, который вы привезли из Парижа, есть платья, которые произведут особый эффект на бале гражданина Барраса, и парики, и бороды, которые переменят нашу наружность.
— Вы хотите, чтобы я ввела вас в Гробуа?
— Нет, не то. Я желал бы просто, чтобы вы приказали принять гостей, которые явятся от вашего имени.
— Любезный барон, — сказала госпожа Тальен задумчиво и с некоторым беспокойством в голосе, — берегитесь!
— Чего?
— Если вас узнают, вас арестуют.
— Хорошо.
— Я буду не в состоянии вас спасти.
— Мы не будем иметь надобности в вас, и вы не скомпрометируете ваше влияние, как оно ни было велико…
— Хорошо, я велю вас принять. Но вы сказали, что вы переоденетесь.
— А то как же?
— На дороге?
— О нет!.. У Каднэ и у меня есть в ста шагах отсюда, в чаще леса, очень хорошенькая уборная.
— Какая шутка, барон!
— Я не шучу. Мы наняли домик у дровосека и преобразовали его. Этот черт Каднэ, — продолжал барон, смеясь, — перевез туда духи, мыло и туалетный уксус. Скоро вы сами прочувствуете — мы будем надушены, как завзятые щеголихи.
Пока барон разговаривал с госпожой Тальен, Марион не спускала глаз с человека, называвшегося Каднэ. Он сделал таинственный знак, выражавший: «Что бы ни случилось — не удивляйтесь. Все, что случится, будет происходить по нашей воле и для общего дела, известного вам».
По знаку барона один из лакеев госпожи Тальен открыл ящик кареты и вынул оттуда сундук размером с дорожный чемодан. Барон взял этот сундук и подал Каднэ, который положил его поперек седла, потом барон вскочил на лошадь другого всадника, стоявшего несколько поодаль, и закричал: «До скорого свидания!»
Всадники съехали с дороги в чащу леса, а карета направилась рысью к Гробуа.
* * *
У гражданина Барраса, одного из трех директоров нынешнего правительства, танцевали. Гробуа в этот вечер походил на дворец из «Тысячи и одной ночи». Парк был иллюминирован. Нарядная толпа, жадная до удовольствий, разодетая в газ и шелк, наполняла залы с восьми часов вечера; к парадному подъезду то и дело подъезжали кареты, коляски и даже скромные фиакры. Из всех этих экипажей выходили приглашенные гости в самых разнообразных костюмах, но на всех лицах было как будто облако; говорили шепотом, спрашивали друг друга глазами.
Баррас в блестящем вышитом кафтане, в шляпе с красными и белыми перьями прохаживался по залам с озабоченным видом, потом выходил на террасу прислушиваться к отдаленному шуму. Это потому, что царица праздника еще не приехала. Вдруг послышался стук подъезжавшего экипажа, все сердца забились, все губы прошептали:
— Вот она!
Из комнат выбежали на двор, а когда карета восхитительной Аделаиды Тальен въехала в большую аллею парка, толпа ринулась со двора на встречу своего кумира, и человек двадцать щеголей принудили кучеров распрячь лошадей. Аделаида Тальен въехала на двор Гробуа, влекомая восторженной молодежью. Она с триумфом входила в залы. Это была не радость, а сумасбродный восторг, и, как будто в театре, ей начали аплодировать, и аплодисменты продолжались несколько минут. Только когда этот энтузиазм стих, приметили, что госпожа Тальен приехала не одна, но она до такой степени привлекла всеобщее внимание, что никто не приметил Марион — даже Баррас, который, однако, сам отворил дверцу кареты. Госпожа Тальен сделала знак, что хочет говорить, и неистовые восклицания, восторженный говор сменились почтительным молчанием. Госпожа Тальен хотела говорить, и все должны были ее слушать. Она обернулась и взяла за руку Марион, которая шла за нею и которой еще никто не видел, и представила ее Баррасу, говоря:
— У вас, наверное, здесь есть много хорошеньких женщин, но нет ни одной прекрасней этой.
— Марион! Марион!
— Это цветочница из Тиволи.
— Это прелестная, несравненная Марион! — кричали сто голосов.
И вся молодежь захлопала в ладоши и окружила Марион, взволнованную и краснеющую, крича ей «браво!».
— Гражданин директор, — продолжала госпожа Тальен, — вот последний букет Марион; он для вас.
Баррас взял букет из рук Марион и подал госпоже Тальен, которая заткнула его за пояс. Странное дело — если подумать о популярности, которой пользовалась Марион, и что Баррас никогда ее не видел; еще страннее то, что директор невольно вздрогнул, увидев Марион, точно эта женщина, еще пока не известная, должна была иметь влияние на его судьбу.
— О, какое прелестное создание! — прошептал он на ухо Аделаиде Тальен.
Аделаида, все держа Марион за руку, взяла под руку Барраса и увлекла его в маленькую гостиную, откуда толпа поспешила выйти. Обожатели госпожи Тальен были столько же скромны, сколько пламенны, и умели удаляться от своего кумира, желавшего говорить наедине с Баррасом. Оркестр, на время умолкнувший, опять принялся за свое дело, и танцы продолжались. В это время Аделаида Тальен говорила директору:
— Как принимают ваших гостей у ворот замка?
— Я… не знаю, — отвечал Баррас, не поняв вопроса.
— Вероятно, не впускают никого без билетов?
— Да, я разослал приглашения всем. Но зачем вы спрашиваете меня об этом?