— Смертельно.
— За что?
— Он хотел меня обесславить.
— Может быть, ты и прав, но я не могу тебе дать жизнь Солероля.
— От вас мне нужно не совсем это.
— Что же!
— Его держат инсургенты.
— Я это знаю.
— Они его убьют…
— Может быть, это уже и сделано?
— Нет.
— Ты думаешь?
— Я в этом уверен. Они для этого устраивают церемонию.
— Какую церемонию?
— Строят гильотину.
Курций вздрогнул.
— Когда гильотина будет готова, они его казнят.
— Черт побери! Какая смешная мысль.
— Они говорят, что это право возмездия.
— Если так, зачем ты у меня требуешь его жизнь? Ты должен обратиться к ним.
— Слушайте же, что я вам скажу. Роялисты в лесу Бреша. Лес густ, и их оттуда не выгонят никогда, но лес можно поджечь.
— В самом деле! Это славная мысль!
— Велите же окружить лес.
— Хорошо.
— Со всех сторон поставьте по кордону войск.
— А потом?
— Время от времени пускайте нескольких солдат в лес, пусть они стреляют…
— Ну?
— Пусть осада продолжится до того дня, когда Солероль будет гильотинирован.
— А потом что?
— Потом я вам подам знак, и мы изжарим всех аристократов, как цыплят.
Курций уже колебался.
— Уж не мучаетесь ли вы теперь из-за вашего друга Солероля?.. — сказал Брюле насмешливым тоном. — Это большое несчастье… И вы ничего не можете тут поделать.
— О! Дело вовсе не в этом, — сказал Курций.
— А в чем же?
— Я не смею взять на себя ответственность поджечь лес, который принадлежит Республике.
— Напишите директору Баррасу, скажите ему, что вы приняли военное начальство после того, как Солероль взят в плен.
— А если он откажет?..
— Мы увидим.
— А пока, — сказал Курций, — я сожгу эту мельницу, она ведь не республиканская, а частная.
Через два часа Курций написал письмо, которое гражданин Баррас получил через сорок восемь часов и за несколько минут до приезда Машфера, поведение которого мы сейчас объясним.
LXVIII
Лагерь роялистов являл собой любопытное зрелище. Представьте узкую дикую долину, окруженную скалами почти отвесными, среди одного из тех густых и почти девственных лесов, какие еще находились в то время в центре Франции. Скалы, по большей части полые внутри, служили убежищем ночью. Наверху каждой скалы стоял часовой. Этих безумных героев было человек полтораста. Во главе их находилась женщина — эта новая Жанна д’Арк, Диана де Верньер вдохновляла этих мужчин, восстание которых она начала готовить очень давно. Двадцать раз в эти два месяца республиканские войска пробовали ворваться в лес и двадцать раз были вынуждены отступить после кровавой битвы. Диана имела двух адъютантов, Каднэ и брата своего Анри. Ланж и прелестная госпожа Солероль приготовляли корпию для раненых с помощью хорошенькой Мьетты и Лукреции. Машфер взял на себя отважные вылазки и тайные предприятия, как, например, похищение бригадного начальника Солероля. Жакомэ, дровосек, которого мы давно потеряли из вида, рыскал в темные ночи и отвозил поручения к окрестным дворянам, которые нехотя решались отправить одного-двух солдат для маленькой армии. Остальные местные крестьяне или дворяне повиновались и сами жертвовали своею жизнью. Надеялись на восстание в Отюнуа, в Верхнем Нивернэ и в Морване, которые могли бы соединить роялистов ионнских берегов с восточными. Надеялись еще, что западные шуаны, овладев Нижней Луарой, дойдут до Орлеана и даже до Невера. Напрасные надежды! Обманчивые мечты! Побеждать уже не было возможности, надо было умирать, только не надо было умирать обесславленными, а в особенности без мщения. Человек, обесславивший роялистов, был Солероль: он обвинил их в многочисленных пожарах по всей округе.
Солероля наконец схватили. Тот, кто вошел бы вечером при заходящем солнце в эту скалистую долину, глубокие гроты которой служили убежищем роялистам, увидел бы таинственную и странную работу: они строили эшафот. Этот человек, которому эшафот служил ступенькой власти, должен был сам умереть под ножом этой адской машины; этот человек, которого заперли, как хищного зверя, в клетку, составленную из толстых дубовых брусьев, вколоченных в землю, мог присутствовать при воздвижении орудия его казни. Пока работали, начальники маленькой группы роялистов держали совет. Жакомэ прибыл из дальнего странствия. Он ходил в Морван, был в Нивернэ и даже в Отюнуа. Повсюду страна была спокойна, и дворяне, которых не коснулся террор, хотели жить без забот.
— О, трусы! Трусы! — кричала Диана де Верньер.
— Есть еще возможность бежать, — сказал ей Каднэ.
— Бежать?! — сказала она с негодованием.
Каднэ печально и кротко улыбнулся.
— О! Не вам, — сказал он, — ни вашему брату, ни Машферу, ни мне, но всем тем, кого мы увлекли и имена которых не известны нашим врагам.
— Я их знаю, — отвечал Диана, — всех, кто с нами, останется.
— Завтра — день казни, — сказал Машфер.
— Да, — отвечала Диана, — завтра в это время человек, обесславивший нас, заплатит за свое преступление головою.
Пока Диана произносила таким образом приговор Солеролю, из зарослей вышел человек. Это был Брюле, бледный, усталый, весь в лохмотьях, со следами веревок на руках.
— Спасайтесь! — вскричал Брюле. — Вы погибли!
Машфер пожал плечами.
— Мы это знаем, — сказал он.
— Спасайтесь! — повторил Брюле, умевший придать своей физиономии выражение глубокого страха. — Курций освобожден, он командует войсками, он сейчас окружит лес.
Брюле успокоили. Стали его расспрашивать. Он рассказал по-своему о происшествии, случившемся в Солэе. Машфер и Каднэ внимательно слушали и верили его рассказу.
— Я не верю этому человеку, — неожиданно сказал граф Анри.
Брюле взглянул на него искоса.
— Месье Анри, — сказал он, — если бы вы узнали, что моего сына убили, вы, может быть, поверили бы, что я предан вам.
Брюле рассказал другую историю, такую же баснословную, как и первую, которая доказывала, что Зайца расстреляли. А так как Зайца никто не видел, то рассказу Брюле поверили.
— Лес уже окружен? — спросил Машфер.
— Нет, но войска приближаются.
— Я отправлюсь в Париж, — закричал Машфер.
— В Париж! — воскликнули все вокруг него.