Сравнительные жизнеописания - читать онлайн книгу. Автор: Плутарх cтр.№ 356

По прошествии малого времени Цицерон, пользуясь отсутствием в городе Клодия, прибыл на Капитолий со многими приятелями, сорвал и истребил трибунские книги, содержавшие указы, изданные в трибунстве Клодия*. Клодий на это жаловался, а Цицерон утверждал, что Клодий – родом патриций и, стало быть, принял трибунство беззаконно, а потому, что сделано в его трибунстве, не может быть действительным. Катон был этим оскорблен; он говорил Цицерону, что не хвалил Клодия и не был доволен его поступками, но почитал делом странным и насильственным, чтобы сенат определил уничтожение такого множества постановлений и дел, в числе которых находилось и все, касающееся управления его на Кипре и в Византии. Это было причиной ссоры Цицерона с Катоном; она не дошла до явного разрыва, только взаимная дружба их несколько охладела.

Вскоре после того Милон убил Клодия, и когда донесено было на него в смертоубийстве, то он представил Цицерона своим защитником. Сенат, боясь, чтобы не произошло в городе какое-либо беспокойство при опасности, в которой находился Милон, человек знаменитый и пылких свойств, поручил Помпею иметь надзор над этим судом и над всеми другими с тем, чтобы он позаботился о порядке и безопасности в городе и судилищах. Помпей занял еще ночью воинами возвышения, находящиеся вокруг форума. Милон, боясь, чтобы Цицерон не смутился при этом необыкновенном зрелище и через то не защищал его слабо, уговорил его прибыть на форум в носилках и пребывать в покое, пока не соберутся судьи и не займут свои места. Цицерон, по-видимому, был робок не только при воззрении на оружия, но всегда со страхом начинал говорить, и при многих общественных речах едва переставал трепетать, лишь когда речь его принимала уже твердость и была во всей силе. Некогда, защищая Лициния Мурену, на которого доносил Катон, приложил он старание превзойти Гортензия, который заслужил всеобщее одобрение своей речью. Он не дал себе покоя во всю ночь и от большой заботы и бодрствования до того себя изнурил, что показался ниже себя самого. В деле Милона Цицерон был принесен на площадь и, увидя Помпея, сидящего на высоком месте, как бы среди военного стана, и сияющие оружия вокруг форума, смутился и с трудом начал речь, дрожа от страха и запинаясь. Между тем Милон бодро и мужественно предстал пред судом, не захотел ни отрастить волос, ни надеть темного платья. (Кажется, что эта самоуверенность была немалой причиной его осуждения*.) Однако Цицерон через то показался человеком, более чувствительным к опасности своих друзей, нежели робким.

Цицерон был принят в число жрецов, которых римляне называют авгурами, вместо молодого Красса, по убиении его парфянами. Потом досталась ему по жребию Киликия* и войско, состоявшее из двенадцати тысяч пехоты и двух тысяч шестисот человек конницы; он отплыл в эту провинцию. Ему было предписано, между прочим, покорить и привести в повиновение каппадокийцев и примирить их с царем Ариобарзаном. Цицерон устроил все дела к общему удовольствию без помощи оружия, заметя, что киликийцы после урона, претерпенного римлянами в Парфии*, и возникших в Сирии беспокойств были склонны к возмущению. Он не принял даров даже от царей, приносивших ему оные, а жителей освободил от угощений, которые они давали ему как правителю; между тем сам ежедневно угощал лучших людей, не с пышностью, но с приличием. Он не имел у себя привратника; никто не видал его лежащим; с утра стоя или ходя перед своим покоем, принимал тех, кто приходил к нему с приветствием. Говорят, что он никого не высек палками, ни на ком не разодрал одежд, никого не ругал во гневе и ни на кого не наложил пени, сопряженной с посрамлением. Найдя, что многие общественные деньги были похищены, заставил он похитителей заплатить оные и через то возвратил городам благосостояние; однако он, не сделав другого зла обидчикам, сохранил им честь. Цицерон вел войну и разбил разбойников, живших при Амане; за что войско провозгласило его императором*. Оратор Целий просил его о присылке к нему из Киликии барсов для некоего зрелища. Цицерон отвечал ему с некоторым хвастовством, что в Киликии нет леопардов: все убежали в Карию, досадуя на то, что только с ними одними ведется война, когда в Киликии всюду мир*.

Возвращаясь в Рим из провинции, он сначала причалил на Родосе, а затем остановился в Афинах, где провел некоторое время с удовольствием, воспоминая свое прежнее там пребывание. Он имел свидание с первейшими по учености мужами, посетил друзей своих и знакомых и, приобретая уважение и удивление Греции, возвратился в Рим в то время, когда уже все было как в лихорадке, и обстоятельства клонились к междоусобной войне.

В сенате определен был ему триумф; он объявил, что охотнее будет сам следовать за торжественной колесницей Цезаря, по заключении с ним мира. Он употреблял частные советы, писал Цезарю письма, просил самого Помпея, старался укрощать и успокоить обоих. Но зло было неисцелимо; Цезарь уже наступал на Рим; Помпей, не дождавшись его, оставил город со множеством лучших граждан. Цицерон не последовал за ним в бегстве; казалось, что хотел присоединиться к Цезарю. Приметно было, что он в самом деле колебался и был в сильном беспокойстве. Он пишет в письмах своих: «Куда обратиться? Я не решаюсь: Помпей имеет славный, похвальный повод к войне, но Цезарь лучше умеет пользоваться обстоятельствами и более способен спасать себя и друзей своих. Я знаю, от кого бежать, но не знаю, к кому». Требатий, один из друзей Цезаря, писал ему, что Цезарь думает, что для Цицерона полезнее присоединиться к нему и быть участником в его надежах, но что, если по старости своей отвергнет это предложение, то пусть едет в Грецию и живет там в покое, в отдалении от обоих. Цицерону показалось странным, что не сам Цезарь ему пишет; он отвечал с досадой, что не сделает ничего недостойного прежнего своего поведения. Вот что писано в его письмах.

Как скоро Цезарь отправился в Иберию, то Цицерон отплыл к Помпею. Он был принят всеми с удовольствием. Но Катон наедине порицал его за то, что пристал к Помпею. «Мне, – говорил он, – было бы неприлично покинуть ту сторону, которую с самого начала я избрал, но ты был бы полезнее отечеству и друзьям, когда бы не пристал ни к какой стороне, а ожидал бы спокойно последствий. Без размышления и без нужды ты сделался врагом Цезарю и прибыл сюда для принятия участия лишь в великой опасности». Эти представления, равно как и то обстоятельство, что Помпей не употреблял его ни в каком важном деле, поколебали мысли Цицерона. Он сам тому виною, ибо не отрицал, что раскаивался; говорил с презрением о приготовлениях Помпея; скрытно порицал все принятые им меры; не воздерживался от насмешек и острых слов насчет союзников. Он ходил по стану с угрюмым, без тени улибки лицом, а между тем заставлял других смеяться, хотя не было в том нужды. Я приведу здесь некоторые из его слов. Домиций представил одного неспособного к войне человека, для занятия некоторого важного места в войске, и говорил, что он скромен и рассудителен: «Для чего ты не бережешь его в опекуны своим детям?» – спросил его Цицерон. Многие хвалили Феофана с Лесбоса, который был в войске начальником рабочего отряда, за то, что он утешил родосцев, потерявших свой флот. «Вот какое счастье, – воскликнул Цицерон, – иметь грека в начальниках!» Когда Цезарь уже преуспевал в своих предприятиях и некоторым образом осаждал союзников, то Лентул некогда заметил, что приятели Цезаря печальны; Цицерон сказал: «По твоему мнению, они на Цезаря сердиты?» Некто, по имени Марций, отправившийся незадолго перед тем из Италии, говорил о разнесшемся там слухе, будто бы Помпей осажден. «Так ты для того сюда приехал, – сказал ему Цицерон, – чтобы видеть это своими глазами и тогда только верить?» После поражения Ноний сказал, что надлежит иметь хорошие надежды, ибо в войске Помпея осталось семь орлов. «Твое утешение было бы превосходно, когда бы мы воевали с галками», – сказал ему Цицерон. Лабиен, ссылаясь на некоторые прорицания, утверждал, что наконец Помпей одержит верх над противником, Цицерон сказал: «Потребляя сию стратагему, мы потеряли ныне стан».