История Рима от основания Города - читать онлайн книгу. Автор: Тит Ливий cтр.№ 100

На это зрелище сбежался прежде всего народ, а потом власти созвали сенат по случаю неслыханного до тех пор дела; тут произошла такая перемена в настроении умов, что то государство, которое еще недавно увлекалось дикой ненавистью и озлоблением и готово было предпочесть участь вейян миру, данному капенцам, теперь единодушно настаивало на заключении мира. Римской честности, справедливости полководца во всеуслышание воздавали хвалы на форуме, в курии; по единогласному решению отправлены были послы для сдачи Фалерий к Камиллу в лагерь, а потом, с позволения Камилла, и в Рим к сенату. Допущенные в сенат, они, по преданию, сказали следующее: «Отцы-сенаторы! Вы и ваш полководец одержали над нами такую победу, которая не может возбуждать негодования ни в богах, ни в людях, и мы сдаемся вам, считая, что лучше мы будем жить под вашей властью, чем под защитой наших законов, а для победителя нет ничего прекраснее такого убеждения побежденных. Исход настоящей войны преподал роду человеческому два благодетельных примера: вы на войне дали предпочтение честности перед несомненной победой, мы, тронутые этой честностью, добровольно предоставили вам победу. Мы в вашем распоряжении: посылайте людей принять от нас оружие, заложников, город; ворота открыты и вы всегда будете довольны верностью нашей, а мы нашей верховной властью». Камиллу и враги, и граждане воздавали благодарность. На фалисков возложена была уплата денег на жалованье воинам за текущий год, чтобы освободить римский народ от налога. Был заключен мир, и войско вернулось в Рим.

28. По возвращении в город Камилла восхваляли еще больше, чем тогда, когда во время триумфа везли его по городу белые кони, и славили за победу над врагами, одержанную справедливостью и честностью. Одно его скромное молчание побудило сенат немедленно снять с него тягость неисполненного еще обета.

И вот Луций Валерий, Луций Сергий и Авл Манлий на военном корабле в качестве послов были отправлены в Дельфы с поручением принести в дар Аполлону золотую чашу. Недалеко от Сицилийского пролива их захватили липарские пираты и увезли на Липары ^[370]. В тамошнем поселении было в обычае делить добычу между всеми гражданами, точно разбой, которым она приобретена, был делом государственным. Как раз в тот год высший пост в городе занимал некто Тимасифей, напоминавший собою больше римлянина, чем своих сограждан. Он, услыхав имя «послы» и затем узнав о даре, о боге, которому дар посылался, о причине этого дара, испугался, а от него этот основательный страх перешел и на народную толпу, которая всегда почти в действиях своих подражает своему правителю. Предложив послам от имени государства гостеприимство, он даже под прикрытием своих кораблей провел их в Дельфы, а оттуда благополучно доставил в самый Рим. По решению сената с ним был заключен гостеприимный союз и даны на казенный счет подарки.

В том же году велась война в земле эквов, но с таким переменным успехом, что ни среди самих войск, ни в Риме не могли наверное сказать, кто победил, а кто побежден. Римскими полководцами были из числа военных трибунов Гай Эмилий и Спурий Постумий. Первое время они вели дело сообща; затем, после поражения врагов в открытом бою, решено было Эмилию занимать гарнизоном Верругину, а Постумию опустошать владения. Тут, когда Постумий вольным строем довольно беспечно возвращался после удачного дела, на него напали эквы и, перепугав войско, загнали на ближайшие холмы; и отсюда страх перешел и в Верругину, к другому войску, стоявшему там гарнизоном. Укрыв своих воинов в безопасном месте и затем созвав их на сходку, Постумий стал укорять их за испуг и за бегство, говоря, что они разбиты трусливейшим врагом, готовым при малейшей опасности обратиться в бегство; тогда все воины в один голос закричали, что они заслужили эти упреки и сознаются в совершении постыдного дела, но что они же и поправят его, и враги недолго будут радоваться этой удаче. Настоятельно требуя немедленно с этого места вести их к неприятельскому лагерю (а он был расположен в виду их, на равнине), они говорили, что готовы подвергнуться какому угодно наказанию, если только до ночи не возьмут его. Похвалив за это воинов, Постумий приказывает им отдохнуть и быть готовыми к четвертой страже.

Враги в свою очередь, желая отрезать римлянам ночное бегство с холма, заградили им дорогу, ведущую в Верругину, и сражение завязалось еще до наступления рассвета; впрочем, ночь была лунная, и ход сражения можно было видеть не хуже, чем днем. Но шум битвы отсюда был слышен в Верругине и подал повод думать, что римский лагерь подвергся нападению; это навело там такой страх, что воины врассыпную бросились бежать в Тускул, невзирая ни на приказания, ни на просьбы Эмилия. Из Тускула дошел в Рим слух, что Постумий убит и войско его уничтожено.

Между тем Постумий, лишь только утренний свет позволил отрядам двигаться свободно, не боясь засады, объехав фронт своего войска, напомнил ему об обещаниях и так воодушевил воинов, что эквы уже больше не могли выдерживать стремительного нападения. С этого момента, на погибель врагов, началось такое избиение убегавших, какое бывает под влиянием ярости, а не отваги. И вот, вслед за печальной вестью, пришедшей из Тускула, в то самое время, когда граждане были объяты неосновательным страхом, пришло от Постумия донесение, украшенное лавровым венком ^[371], уведомлявшее о победе римского народа и об истреблении войска эквов.

29. Так как требования народных трибунов еще не достигли своей цели, то плебеи постарались продлить трибунство тех людей, которые вносили законопроект, а патриции приняли все меры к вторичному избранию противников его. Но сильнее на своих комициях оказались плебеи; эту неудачу выместили патриции изданием сенатского постановления о назначении консулов – магистратуры, столь ненавистной для плебеев. Итак, после пятнадцатилетнего перерыва были избраны консулы Луций Лукреций Флав и Сервий Сульпиций Камерин [393 г.].

В начале этого года, в то самое время, когда народные трибуны, пользуясь нежеланием кого-либо из товарищей выступать с протестами, высокомерно заговорили о своем проекте, непременно желая добиться его утверждения, а консулы именно потому не с меньшей энергией старались помешать тому плану и внимание всего государства обращено было на одну эту борьбу, – в это самое время эквы завоевывают находившуюся в их земле римскую колонию Вителлию. Значительнейшей части колонистов удалось невредимо спастись в Рим, благодаря только тому обстоятельству, что изменники предали ночью город, и это и дало возможность колонистам беспрепятственно убежать из города задними ходами. На долю консула Луция Лукреция досталось ведение войны с эквами. Он отправился туда с войском, в открытом сражении разбил врагов и победоносно вернулся в Рим, для того чтобы здесь вступить в более серьезную борьбу. Назначен был день для явки в суд народным трибунам истекшего двухлетия, Авлу Вергинию и Квинту Помпонию, защитить которых целым сословием требовала честь сената; и в самом деле, их никто не обличал ни в предосудительном поведении в частной жизни, ни в неправильном исполнении должности, а только в том, что они, из одного желания угодить патрициям, выступали с протестами против предложения трибунов. Озлобление плебеев взяло, однако, верх над благодарностью сената, и был подан прискорбнейший пример осуждения невинных: они были приговорены каждый к уплате штрафа в десять тысяч тяжелых медных ассов. Это сильно огорчило патрициев. Камилл открыто обвинял плебеев в преступлении, говоря, что они, обратившись уже против своих, не понимают, как своим недобросовестным судом над трибунами уничтожили право протеста, а упразднив это право, ниспровергли и власть трибунскую. Ибо заблуждаются те, которые рассчитывают, что сенат будет сносить разнузданное своеволие этой магистратуры. Если от произвола трибунов нельзя избавиться при помощи трибунов же, то сенаторы сумеют найти для этого другое средство. При этом он громко упрекал консулов за то, что они допустили, чтобы народные трибуны, выступившие сторонниками воли сената, обманулись в покровительстве, обещанном им от имени государства. Открыто выступая с подобного рода речами на сходках народа, Камилл с каждым днем все больше разжигал людское озлобление.