Владимир Набоков, отец Владимира Набокова - читать онлайн книгу. Автор: Григорий Аросев cтр.№ 18

Настроение Набокова оставалось в целом стабильным, хотя политическая обстановка радости не внушала. «Все поблекло, прежде всего Государственная дума, которая вселяет глубокое разочарование даже у людей, симпатизировавших октябристам, – пророчески писал ВДН глубокой осенью 1908 года своему коллеге по партии Ивану Петрункевичу. – А между тем нет и тени надежды, чтобы этому бессилию пришел конец. Напротив. И так тянется по-будничному жизнь “граждан”, превращающихся постепенно в “обывателей”. Чувствуется, что только новый толчок может сдвинуть нас с места, но этот толчок нам обойдется слишком дорого, будет стоить бесчисленных жертв» ^[26].

В последующие годы деятельность Набокова ограничивалась все тем же: статьи для «Речи» и других изданий, работа в партии конституционных демократов, доклады в различных профессиональных обществах и союзах. В феврале 1909 года Набоков прочел доклад об агентах-провокаторах. Выбор темы был связан с разоблачением эсера Евно Азефа, готовившего в том числе покушение на Николая Второго. А в конце того же года он в очередном выступлении в Юридическом обществе коснулся темы дуэлей.

В 1910 году Набоков, базируясь на своем докладе, опубликовал большую статью под названием «Дуэль и уголовный закон», в которой не только подробно рассказал об истории вопроса в ряде интересных ему стран (а также в России), но и высказал ряд суждений об этом виде разрешения споров, о необходимых видах наказания и целесообразности дуэлей как таковых. Отношение Набокова к дуэлям можно вкратце передать двумя фрагментами из этой статьи. Саму дуэль Набоков назвал «диким и отвратительным обычаем» ^[27], а еще заметил, что «в России говорить о дуэли, как орудии цивилизации, было бы несколько непристойно». Но были в статье и другие, более развернутые мысли.

В первую очередь Набоков совершенно резонно указывал на то, что наказания, применяемые к участникам дуэлей, не влияют на причины, порождающие преступления, а бороться следует в первую очередь с причинами. При этом ВДН считал важнейшим фактором того, что непосредственно наказание применялось крайне редко, и таким образом дуэлянты рассчитывали, что избегут тюрьмы или, тем более, смертной казни. Но, по Набокову, было и другое интересное следствие: угроза наказания могла и увеличить риск дуэли. «Человек, который выходит на поединок, доказывая, что он не только рискует своей жизнью и здоровьем, но еще подвергается суровой угрозе уголовного закона, как бы является вдвойне героем, ибо он рискует во всяком случае – и в том случае, если остается живым», – писал Набоков. Он утверждал, что дуэль не может быть восстановлением чести, а лишь доказательством личного мужества, и тут же провел четкую границу между настоящим мужеством, когда человек отправляется на войну, и мужеством дуэлянта, который мог доказать лишь то, что «он обладает крепкими нервами». Вопрос же восстановления чести в целом выглядел сомнительно, поскольку, если на дуэли дерется человек, по выражению Набокова, «заведомо бесчестный, заведомо негодный», общество к нему не изменяет отношения, даже если он убивает противника на дуэли. Вспоминал Набоков и скандалистов-бретеров, которые сильны тем, что могут свою ловкость, умение стрелять и фехтовать «ставить на службу самым низменным и грязным побуждениям».

Сложность разрешения дуэльного вопроса Набоков хорошо понимал. Он не предлагал отказаться от попыток путем закона воздействовать на дуэль – требовалось искать «другие средства, обратиться к другим формам борьбы». «Перед нами только частное приложение общей задачи – борьбы против нелепых предрассудков, во имя здравых целесообразных понятий и отношений», – писал он. ВДН хорошо понимал и то, что общество должно само научиться реагировать на случаи оскорблений (которые заканчивались дуэлями), но и задавался вопросом, почему оскорбления (к примеру, в адрес женщин) наказываются несравнимо мягче, чем ничтожное преступление – карманная кража, например. В качестве одного из возможных решений Набоков предлагал ввести «суды чести» (эта идея получила распространение в советские времена в виде товарищеских судов, но, безусловно, В. Д. Набоков имел в виду что-то совсем иное), а еще настаивал на том, что дуэль должна наказываться за один только факт поединка, а не только за причинение повреждений или смерть одного из участников.

Ближе к концу статьи Набоков выступает с невероятно эффектным пассажем, который приводим почти полностью: «За последние четыре месяца у нас было 124 казни и 1100 самоубийств. Что перед этими цифрами значат совершенно ничтожные цифры лиц, пострадавших на дуэли? ‹…› Где же ручательство против того, что все возрастающее одичание, прогрессирующее обесценение человеческой жизни наряду с ростом политических страстей и усиление ненависти на почве политической не заставят распуститься пышным цветком увядавший, обреченный, казалось, способ разрешения столкновений? Трудно рассчитывать, чтобы борьба с дуэлью сейчас, в данное время, сделалась воодушевляющим лозунгом, трудно ожидать, чтобы общество, будучи ежедневным свидетелем того, что у нас творится, могло воспылать негодованием против дуэли и оказать прочную и широкую поддержку ее противникам. ‹…› И тем не менее борьба необходима. Она ведь направлена не против отдельных случаев, а против того психологического гнета, которым эти случаи порождаются. Как предсказать, кто может оказаться жертвой этого гнета?»

Жертвой этого гнета в следующем после публикации статьи году стал… сам Набоков!

В целом это, конечно, проявление иронии судьбы: во-первых, из-за того, что Набоков в принципе по своей инициативе оказался в таком положении. Во-вторых, из-за того, что инцидент случился вскоре после написания такой статьи. В-третьих, из-за того, что отсутствие альтернативы дуэли Набоков познал на своем опыте… Впрочем – и ко всеобщему облегчению – дуэль не состоялась.

Разбираемся.

Реакционные газеты и журналы беспрестанно нападали на кадетов (не только на Набокова). В. В. Набоков вспоминал, что его мама, Елена Ивановна, собирала в специальный альбом карикатуры с изображениями мужа. На них ВДН изображался, как говорится в «Других берегах», с подчеркнуто «барской» физиономией, с подстриженными «по-английски» усами, с бобриком, переходившим в плешь, с полными щеками, на одной из которых была родинка, и с «набоковскими» (в генетическом смысле) бровями, решительно идущими вверх от переносицы римского носа, но теряющими на полпути всякий след растительности. В этом тексте Набоков-младший вспоминает одну карикатуру, на которой от ВДН и от Милюкова, изображенного в виде «многозубого и котоусого» существа, «благодарное Мировое Еврейство (нос и бриллианты) принимает блюдо с хлебом-солью – матушку Россию».

Но осенью 1911 года ситуация предельно накалилась, хотя и совершенно не по политическому поводу. В середине октября в газете «Новое время» Николай Снéссарев, гласный (депутат) Петербургской думы и репортер газеты «Новое время», опубликовал, по большому счету, совершенно неинтересную заметку «Урок инсинуации», в которой в сварливом тоне отвечал ряду своих политических противников – Павлу Милюкову, Иосифу Гессену и Набокову. Дело касалось большой суммы денег от крупной строительной фирмы «Вестингауз», которая получила подряд на строительство трамвайных линий в Санкт-Петербурге. Как предполагалось в материале, опубликованном в газете «Речь», 26 тысяч рублей (по тем временам весьма большие деньги) были выданы Снессареву за освещение деятельности фирмы «Новым временем» и лично его усилиями, по-современному выражаясь, – за создание положительного имиджа в СМИ. Сам фигурант истории, называя статью в «Речи» инсинуацией, в заметке, с одной стороны, отрицал получение этих денег, с другой – в открытую признавал: