Медвежья пасть. Адвокатские истории - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Ходорковский cтр.№ 26

После погрома в декабре 1918 года дом во Введенском реквизировали, а поредевшую коллекцию национализировали. В Морозовском особняке открыли музей фарфора и древнерусской живописи. Вывшему хозяину Наркомат просвещения оставил две комнаты на первом этаже. В июле 1919 года хранителем музея новые власти назначили скульптора Сергея Мограчева, а помощником — Алексея Викуловича. Отношения у красного скульптора и бывшего дворянина не сложились, но Морозов получил долгожданные продовольственные карточки, что было жизненно важно.

* * *

В 1919 году в особняке появились новые жильцы. Коллегия райсовета и комиссия «по разгрузке Москвы» приняли решение о принудительном уплотнении комнат первого этажа. В кабинет управляющего заселили семью железнодорожного служащего Лукаша Потоцкого. Лукаш со своей прелестной женой Ядвигой, как и все жильцы особняка, были приглашены Егоровым столоваться в складчину.

В начале двадцатых годов за этим скромным столом собирались домочадцы реквизированного особняка Морозовых. Хозяйкой стола была Серафима Петровна Егорова, супруга бывшего управляющего имением; помимо нее, за столом присутствовали: Василий Егоров, безмерно преданный семье Морозовых человек, кормилец семьи, получатель продовольственных карточек с января 1918 года; Алексей Викулович Морозов, помощник смотрителя собственного музея; Сергей Викулович Морозов; молодая супружеская пара студентов — Женечка и Александр Вольфсоны — и поляки Ядвига и Лукаш Потоцкие.

Это были далеко не прежние шикарные застолья с осетрами и черной икрой. Однако общение таких разных людей в шикарном, голодном и холодном особняке скрашивало всем нищету и уныние революционных лет. Двадцатилетняя Женечка то и дело садилась к белому роялю и играла веселые мазурки и польки. По субботам Женя и Ядвига играли в четыре руки. На ура шли ноктюрны и вальсы Фредерика Шопена, особенно «собачий вальс». Участники вечеринки превращались в лицедеев. Все включались в шуточную театральную импровизацию, копировали звуки различных животных и в такт музыке весело лаяли.

Сергей Викулович, обычно пребывавший в сумрачном настроении, оживал. Во время ужинов и субботних вечеров он не отводил влюбленный взор от Ядвиги Потоцкой. Сергей был в ударе. Он, в меру привирая, рассказывал о своих «триумфальных» победах на охоте и рыбалке. Находясь в лирическом настроении, братья подпевали музицировавшим дамам прекрасными баритонами. Василий Егоров представлял комические сценки из жизни театра, где он трудился в молодости:

— Однажды маститый режиссер спросил у старой уборщицы театра, какие постановки она больше любит, балетные либо оперные?

— Балетные, — твердо ответила женщина.

— Почему? — поинтересовался режиссер.

— На операх мужчины пьют больше коньяка в буфете, а потом гадят в туалетах. Убирать-то мне приходится, — не задумываясь, ответила уборщица.

Во время рассказа Егоров изображал обоих персонажей, меняя при этом позы, голос и мимику лица.

Расходились гости по своим комнатам ночью с улыбками и в приподнятом настроении.

* * *

Сергей Викулович Морозов влюбился без ума в Ядвигу Потоцкую. После недолгих ухаживаний сделал ей предложение. Они стали жить вместе в одной из комнат одноэтажного дома Сергея Викуловича. Остальные помещения реквизировала комиссия «по разгрузке Москвы» и отдала детскому приюту имени Луначарского. Лукаш остался жить в особняке, в квартире Егорова.

Ядвига быстро сориентировалась и, будучи дамой с жестким хватом, прибрала к рукам все остатки некогда бесценного имущества Сергея Викуловича. Ограбив его дочиста, она бросила Морозова и вернулась к Лукашу. Гражданские браки в то время были популярны, поэтому никаких проблем с законом у супругов не возникло. Лукаш, провернувший очередную аферу, потирал руки от удовольствия.

Сергей Викулович не смог пережить второго предательства любимых женщин. Осенью 1921 года он бросился с крыши особняка на булыжную мостовую.

* * *

Прошел НЭП со своими яркими прилавками и шумными ресторанами. Восстановились лучшие магазины. Засверкал позолотой Елисеевский на Тверской. Его оборудовали американскими подъемниками и блестящими кассовыми аппаратами, хрустальные люстры и нежные китайские вазы создавали домашнюю атмосферу. Восстановленные подвалы в несколько этажей были забиты фруктами, сырами и мясом. Продукты появились во всех магазинах Москвы. Заработали бесплатные детские и взрослые столовые. Засверкали огнями рестораны «Метрополь», «Эрмитаж» и «Рига». Перестали умирать от истощения пациенты больниц и приютов. На московских окраинах торговцы выстроили огромные склады для товаров и провизии. На улицах появились лоточные рынки, всюду сновали коробейники.

Наступило время нехватки особняков для заселения огромного советского хозяйства. Все министерства и ведомства переехали в белокаменную, а размещать их было негде. Особняк с музеем фарфора оказался лакомым кусочком и предназначался под курсы марксизма-ленинизма Российской коммунистической партии. Алексею Викуловичу стало ясно, что музею и частным жильцам там не быть. Особняк Морозова был предназначен к выселению. Произошло это событие летом 1929 года. Комиссия «по разгрузке» Москвы выделила уже старому, одинокому Алексею Викуловичу десятиметровую пустующую комнату с окнами в коридор в коммунальной квартире на Покровке в доме 27. Морозова уволили с должности помощника смотрителя музея, и в 73 года он опять остался без средств к существованию.

Коллекцию Алексея Викуловича уполномоченные московских властей погрузили на три грузовика и отвезли в заброшенную церковь усадьбы Кусково. Охрану власти не выставили, а ключи от бывшего храма выдали Морозову. Несмотря на преклонный возраст, Морозов ежедневно посещал и охранял свое собрание. Кропотливо и настойчиво он пытался восстановить утраченные каталоги.

В квартире на Покровке жильцы приняли старика с любовью. Из вещей Морозов перевез лишь старый французский чемодан из прошлой жизни. Обустройством жилища Алексея Викуловича занялись соседи. Столовая посуда, кухонные принадлежности, примус, фитильная машина «Греу», шведская мясорубка, постельное белье с новыми полотенцами, занавески, люстра на пять рожков, ковер, кровать с тумбой, стол и старинный шкаф преобразили комнату. Жилище стало теплым и уютным. Общими усилиями была водружена буржуйка и выведена на улицу труба. По поводу заселения нового жильца в огромном коридоре коммуналки накрыли праздничный стол. Алексей Викулович расплакался и поблагодарил соседей за спасение.

Оставшийся без пропитания, загнанный в угол Морозов обратился к Луначарскому о назначении пенсии. Совершенно неожиданно почтальон принес положительный ответ: Алексею Викуловичу выделили минимальную пенсию советского служащего в 25 рублей. В знак уважения к великому собирателю ему торжественно вручили постоянный пропуск в Дом ученых, где бесплатно подавали чай. Этим знаком внимания Морозов очень гордился.

После многочисленных обращений Морозова в Кремль в американской оранжерее усадьбы Кусково в 1932 году, наконец-то открыли Государственный музей фарфора. Все экспозиции из временного хранилища в храме перенесли в оранжерею. Алексей Викулович вместе с сотрудниками музея с увлечением занялся изготовлением витрин и размещением фарфора. Собранию каждого завода-изготовителя отвели отдельный зал.