Моя жизнь, или История моих экспериментов с истиной - читать онлайн книгу. Автор: Мохандас Карамчанд Ганди cтр.№ 23

Впрочем, необходима отдельная глава, чтобы поведать о владевшем мной тогда смятении.

Было легко сдать экзамены, однако заниматься реальной адвокатской практикой — куда труднее. Я выучил законы, но не знал, как их применять; с интересом прочел «Правовые принципы», но понятия не имел, что с ними делать. «Sic utere tuo ut alienum non laedas» («Пользуйся своей собственностью так, чтобы не причинить вреда чужой») было одним из таких принципов, но меня приводила в полнейшее замешательство мысль о том, каким образом использовать его в делах будущих клиентов. Я, конечно же, прочел обо всех самых известных прецедентах, в которых применялся принцип, но это нисколько не придало мне уверенности.

Более того, я ничего не почерпнул из прочитанных учебников об индийском законодательстве. У меня не было ни малейшего представления о законах индусов и мусульман. Я даже не знал, как составить обычное исковое заявление, и чувствовал себя полностью растерянным. Я слышал о сэре Ферозшахе Мехте, сотрясавшем залы судов львиным рыком. Как же ему удалось, гадал я, научиться этому искусству в Англии? И речи быть не могло о том, чтобы сравниться с ним в юридическом мастерстве, и я очень сомневался, что смогу хотя бы просто заработать себе на жизнь, практикуя как адвокат.

Меня начали терзать подобные сомнения и тревоги еще во время учебы. Я поделился своими проблемами кое с кем из друзей. Один из них порекомендовал обратиться за советом к Дадабхаю Наороджи. Я уже упоминал, что привез в Англию рекомендательное письмо к Дадабхаю. Вспомнил же я о нем слишком поздно. Теперь мне казалось, что я не имею права тревожить столь важного человека просьбой о личной встрече. Когда объявляли о том, что будет его лекция, я непременно приходил послушать, забивался в угол зала, упивался тем, что видел и слышал, а потом уходил. Чтобы подружиться со студентами, он основал ассоциацию. Я посещал собрания и радовался заботе Дадабхая о студентах. Последние его очень уважали. И все же со временем я набрался храбрости, чтобы передать ему рекомендательное письмо. Он ответил: «Можете прийти и выслушать мои советы, когда вам будет угодно». Но я так и не воспользовался его приглашением. Мне показалось неправильным досаждать ему без крайней необходимости. Я не посмел в тот момент последовать совету друга и рассказать Дадабхаю о своих затруднениях. Сейчас не помню, был ли это тот же самый друг или другой, но кто-то дал мне еще один полезный совет: обратиться к мистеру Фредерику Пинкатту. Он состоял в Консервативной партии, но относился к индийским студентам сердечно и бескорыстно. Многие из них искали у него поддержки, и я тоже попросил его о встрече. Он согласился. Никогда не забуду нашей беседы. Он от души посмеялся над моим пессимизмом.

— Неужели вы полагаете, — сказал он, — что каждый должен непременно стать Ферозшахом Мехтой? Ферозшахи и Бадруддины редко встречаются. Поймите, чтобы стать обыкновенным адвокатом не нужны какие-то особые таланты. Честности и трудолюбия вполне достаточно, чтобы зарабатывать себе на жизнь. Многие дела не настолько уж и сложны. Впрочем, я хотел бы услышать, насколько вы начитанны.

Когда я назвал прочитанное, на его лице отразилось разочарование. Но оно показалось лишь на мгновение. Почти сразу Пинкатт снова просиял улыбкой и сказал:

— Теперь мне понятна причина вашего беспокойства. Ваш круг чтения весьма ограничен. Вы плохо знаете этот мир, а для вакила это sine qua non, то есть обязательное условие. Вы даже не читали истории Индии. Хороший адвокат непременно должен проникнуть в самую суть человеческой натуры. Ему следует научиться разбираться в характере человека, который можно прочитать по лицу. И, конечно же, каждый индиец непременно должен знать историю своей страны. Кажется, что она не имеет прямого отношения к юридической практике, но знание ее жизненно важно. Как я понял, вы не читали истории восстания 1857 года Кея и Маллесона. Прочтите ее и купите еще две книги, чтобы понять человеческую природу.

Он имел в виду труды Лаватора и Шеммельпенника по физиогномике.

Я был очень благодарен этому почтенному человеку. Он рассеял все мои страхи, но как только мы с ним расстались, тревога вновь охватила меня. Особенно волновало то, как научиться читать характер человека по лицу, когда по пути домой я думал о рекомендованных им двух книгах. На следующий день я приобрел книгу Лаватора. Сочинений Шеммельпенника в магазине не оказалось. Я взялся за чтение труда Лаватора и обнаружил, что он не только труднее «Права справедливости» Снелла, но и совсем неинтересен. Я многое узнал о лице Шекспира, но так и не научился угадывать шекспировские черты характера в прохожих, когда бродил по лондонским улицам.

Книга Лаватора ничего не прибавила к моим знаниям, а советы мистера Пинкатта почти ничем мне не помогли. Только его доброта приободрила меня. Вспоминаю его улыбающееся лицо. Я поверил сказанным им словам о том, что проницательность, память и талант Ферозшаха Мехты не обязательны для преуспевающего адвоката. Достаточно честности и трудолюбия, а поскольку же я был в значительной степени наделен этими качествами, моя вера в себя окрепла.

Книг Кея и Маллесона я не успел осилить в Англии, но прочитал их уже в Южной Африке, поскольку дал самому себе обещание обратиться к ним при первом же удобном случае.

Теперь у меня появилась надежда. Ее тонкий лучик пробился сквозь пелену отчаяния, когда я прибыл в Бомбей на пароходе «Ассам». Море в гавани было неспокойным, и мне пришлось добираться до причала на катере.

В конце предыдущей главы я упомянул, что вода в бомбейской гавани была неспокойной, а это случается нередко в Аравийском море в июне и июле. Сильная качка сопровождала нас на протяжении всего пути от Адена. Многие пассажиры слегли с морской болезнью, и лишь я один оставался в прекрасной форме и часто выходил на палубу полюбоваться величественными волнами и послушать плеск воды. За завтраком собирались еще два-три человека, которые ели свой порридж. Тарелки они аккуратно поставили на колени, чтобы не опрокинуть.

Морской шторм был для меня символом душевной бури. И хотя он не пугал меня, думаю, на моем лице все же отразилось некоторое беспокойство. Мне предстояло вскоре столкнуться с кастовой проблемой. Кроме того, терзали мысли о начале моей профессиональной деятельности. И еще: поскольку я считал себя реформатором, я много раздумывал, как приступить к некоторым из намеченных реформ. Но меня ожидало даже больше испытаний, чем я мог предположить.

Старший брат приехал в порт встречать меня. Он уже успел познакомиться с доктором Мехтой и его старшим братом. Поскольку же доктор Мехта настаивал, чтобы я остановился в его доме, туда мы и отправились. Вот так начатые в Англии отношения продолжились в Индии, а затем перешли в прочную дружбу между двумя семьями.

Я жаждал поскорее встретиться с мамой. Мне еще не было известно, что я никогда больше не обниму ее. Печальную новость сообщили мне только теперь, и я совершил нужные омовения. Брат намеренно держал меня в неведении, пока я находился в Англии. Он не хотел, чтобы я перенес такой страшный удар вдали от родины. И все равно эта новость стала для меня чудовищным потрясением. Но я не стану слишком подробно описывать это. Скажу только, что мое горе было даже глубже, чем после смерти отца. Многие надежды, которые я лелеял, оказались разбитыми. Впрочем, я помню, что не позволил себе впасть в полное отчаяние. Смог даже сдержать слезы и продолжал жить, словно ничего не произошло.