Потом тишина изменилась. В разреженной снежной атмосфере не прозвучало ни звука, и все же что-то изменилось — появилось движение. Трещал мороз. Тени менялись.
Дверь отворилась.
Из темноты ока титана на космодесантников обрушился огонь стаббера. Они дали ответный залп. Форкас вытянул вперед руки, и с пальцев его сорвалась энергия цвета чистого золота, вспышка праведного гнева в ночи. Свет превратился в сплошную стену, блистая чистотой. Орки направили на него свой огонь. Снаряды взрывались, едва коснувшись золотого сияния. Форкас напряг все силы. Щит дрогнул, полыхнул — и выстоял.
— Давайте ниже стволов! — заорал Тейн. — Иначе не пройти!
Космодесантники рассредоточились вправо п влево. Форкас остался на месте, поддерживая щит и отвлекая орков. Тейн и Боевой Кулак обошли его слева и бросились в темноту. Но все-таки она была не полной — свет от щита достигал самой головы титана. Стрелки могли видеть космодесантников, но щит служил приманкой, ослепляя их и сбивая с толку, а также останавливая снаряды. По другую сторону стены Стратон и Абатар почти достигли цели, нырнув прямо под дуло орудия.
Щит снова замерцал, поддаваясь огню. Еще немного — и Форкас не сможет его удерживать.
Глаз находился на трехметровой высоте. Абатар выстрелил вверх из плазменного резака и рассек ствол одной из пушек. Оружие взорвалось. Стратон швырнул в глазницу гранату. Раздался второй взрыв. Глаз полыхнул в ночи — ненадолго, пока горели боеприпасы, — и погас.
У основания головы с оглушительным металлическим скрежетом разверзлась дверь в форме пасти, и из нее хлынули орки. Тейн и Боевой Кулак принялись косить их огнем из болтеров и бросать в них фраг-гранаты. Атака захлебнулась, и Форкасу хватило времени подбежать к Стратону и Абатару.
Тейн и Боевой Кулак продолжали идти и стрелять. Из пасти выбегали все новые и новые орки — целый поток, который уже более ничто не сдерживало.
— Мы готовы, — воксировал Стратон.
— Вперед! — приказал Тейн.
Он кивнул Боевому Кулаку, который добежал до глаза. Тейн бросил в орков еще две гранаты и накрыл их веерной очередью из болтера. На них нападали легковооруженные орки, слуги бога-идола, а не пехотинцы, и Тейн убил многих. Впрочем, чужаков оставались еще легионы, и даже не слишком меткие выстрелы врагов периодически достигали цели. Пули обрушились па него, тесня назад.
— Мы внутри, — сказал Боевой Кулак.
Тейн побежал. Он сумел выиграть для команды столь необходимое время. Теперь остальные бойцы «Гладия» стреляли в орков из глазницы, прикрывая Тейна. Он пристегнул болтер к бедру и прыгнул. Боевой Кулак ухватил его за руку, втягивая внутрь.
В башне оказался настоящий хаос из покореженного горелого металла и обугленной плоти. Входная дверь была заблокирована. Абатар отбросил обломки с дороги, пока остальные стреляли в орков, одновременно карабкаясь наверх. Форкас перекрыл глазницу еще одним золотым щитом. Орки вопили в ярости от того, что их святыню осквернили и их оружие блокировали заградительным барьером.
Абатар расчистил дорогу. Открылся узкий коридор, ведущий в глубь головы. Тейн сказал:
— Нам придется убить зеленокожих, которые управляют этой мерзостью. Сможешь провести нас к ним?
— У меня есть предположение, где они, — ответил Абатар.
— О большем и просить не могу. Веди.
Абатар ринулся в какофонию теней. Тейн последовал за ним. Едва погас свет щита Форкаса, вспыхнуло нечто еще более яркое. Потолок башни провалился, и глаз ослеп навсегда. Караульные Смерти проследовали в недра титана в поисках его мозга.
На вершине шпиля располагался круглый зал. Во все стороны смотрели стрельчатые окна с витражами из кристалфлекса. Снаружи крепости освещение отсутствовало, они светились сами по себе. Мозаики изображали воинов, поражающих врагов Императора. Многие из этих неприятелей были в пси-капюшонах, с гротескно искаженными лицами. Глаза их горели огнем варпа, и огонь этот гас, не успевая коснуться воинов в золотой, алой и черной броне. На некоторых витражах были изображены корабли, черные на фоне черной пустоты, различимые лишь благодаря тому, что их окружало свечение, отмечающее и другие фигуры. Точно так же освещалось и внутреннее пространство шпиля. Узкий заостренный купол являл собой очередную звездную карту.
На ней изображался весь Империум. Но она оказалась старой — Империум, каким он когда-то был, не нынешний. Если на Вультусе Виенанд видела лишь слабый след, то резкость этой карты причиняла боль глазам. В непроглядном мраке холодное серебро сияло ослепительно и беспощадно.
Голос женщины, стоявшей перед Виенанд, был столь же холоден и беспощаден — голос серебра:
— Зачем вы прибыли на Надириес?
Ответить было сложно. Присутствие этой женщины причиняло боль. Аура ничто, удушающей пустоты, сжала душу Виенанд. Ей казалось, что кто-то уничтожил ее подсознание, что сама ее сущность съежилась. Она и вообразить не могла, какие страдания должен был бы претерпевать в этом зале псайкер.
А чего она ожидала? Этого? Увидеть Сестер Безмолвия, стоящих перед ней в этом торжественном амфитеатре?
Heт.
Они были в темных одеяниях с капюшонами, расшитыми холодным серебром. Они облекли себя тьмой, бессловесным голосом звезд и воспоминанием о бесконечном жертвоприношении. Пока Виенанд пыталась заговорить, они сбросили плащи, и перед ней предстала безмолвная армия в золотых, алых и черных доспехах.
Ожидала ли Виенанд, что впервые увидит Сестер вот так, стоя в центре амфитеатра, под осуждающими взглядами холоднее и чище, чем взор Инквизиции?
Нет.
А чего, собственно, ждала? Она и сама нe знала. Но в первую очередь женщина не ожидала, что окажется одна, что именно от ее слов будет зависеть успех или провал миссии.
И она не ожидала, разумеется, что Сестры Безмолвия заговорят.
Наконец Виенанд выдавила из себя:
— Мы пришли просить вашей помощи.
— «Мы»?
— Инквизиция, которую я представляю. Адептус Астартес, которые в этот самый момент быотся за спасение Надириеса. — Она помолчала. — Мы — это все граждане всех человеческих миров. Империум просит вас о помощи.
Женщина пристально смотрела на нее. Она была в алой броне, и такого же цвета оптика заменяла ей глаза. Лицо ее было лишено выражения, так же чуждо свету, как весь этот мир.
Виенанд показалось, что здесь присутствуют около полусотни Сестер. Некоторые носили шлемы, но многие стояли с непокрытой головой, и головы их были выбриты, кроме единственной длинной пряди. У иных на лбах виднелись татуировки с имперской аквилой и ритуальные шрамы на щеках. Почти у всех Сестер нижние части лиц были закрыты решетками. У некоторых узорчатые дыхательные маски шлемов полностью скрывали черты — их новые металлические лица. Все орнаменты напоминали о молчании, но таком, что превосходило силу слов.