— Ничего не хочу есть. А вот от трусов и нормальной одежды я бы не отказалась. И зарядку для телефона. А что палата одноместная?
— Ну конечно. Папа взял в этом гадюшнике самое лучшее. Говорят, люкс. Душ есть, я проверяла, вроде бы даже без видимых тараканов и плесени.
— Мама, ты неподражаема.
— Я знаю, ты тоже, кстати. Может что-нибудь еще принести?
— Да. Мне нужны капли в нос.
— Зачем?
— Что за вопрос? Он не дышит и весь отечный, вот зачем.
— Солнышко, — мама вновь берет меня за руку. — Он дышит. Тебе кажется, что это не так. Просто тебе надо поспать.
— Мама, купи мне капли, — наверное, со стороны я выгляжу одержимой.
— Хорошо, завтра все принесу.
— Спасибо.
— Все, спи, солнышко, — целует меня в щеку. — Завтра утром приду.
— Спасибо, люблю тебя.
— И я, все будет хорошо, — переворачиваюсь на бок и закрываю глаза. Все обязательно будет хорошо, и я справлюсь. Ведь жизнь на этом не заканчивается и без него переживу.
Глава 25
Глава 25
В голове вот уже пятый день крутится одно и тоже — сука. Какая же она сука! А какой у этой стервы почерк. Поди вырисовывала каждую букву в этой гребаной записке, когда я спал. Это сейчас, только спустя пять дней, я понял, что все было запланировано. Это не спонтанный уход, эта дрянь к нему готовилась. Целенаправленно! Ни одной вещи. Ни одной! Хотя вру, забыла писклявую собачью игрушку. Как же я ее сейчас ненавижу. Казалось бы, утихнуть должно, скоро уже неделя, как след ее простыл, а не легчает, более того, с каждой минутой я ненавижу ее все больше и больше. Увидел бы — задушил, ей-Богу сделал бы это. Сука! Записку она оставила, это даже не плевок в душу, это как, утопнуть в дерьме по самую голову.
Как там говорят — если человеку оторвать руку, он забудет о том, что у него жутко болит голова. И я забыл, конечно, не об этом, но аналогия верна. Вот уже сутки я знаю, что часть нашего бизнеса канула в Лету. Да, обидно, чертовски обидно и неприятно, только почему-то я об этом даже не вспоминаю, а вот о том, что эта стерва так меня кинула, никак не выходит из головы. Я бы может и поразмыслил почему она ушла, но голова упорно не хотела работать. Наверное, у всех есть свой предел, видать и моему мозгу надоело переваривать такое количество алкоголя. Я уже не знаю, чего мне сейчас хочется, ну кроме того, что задушить ее. В который раз смотрю на ее записку и не могу поверить в происходящее.
— Будь счастлив. Охренеть! Что-то мало пожеланий оставила, жадина.
В очередной раз комкаю этот дебильный лист и кидаю на стол. А я ведь точно знаю, что она меня любила. Точно! Может слишком самонадеянно с моей стороны, но я почти в этом уверен. Что ж ее так переклинило-то?! А может она просто хочет, чтобы за ней бегали? Потешить свое самолюбие, испытывая наслаждение от того, что за ней как привязанный ходишь. Точно! Она же с первого дня всегда уходила. Ну уж нет, дорогая. Хрен ты от меня чего добьёшься. Ушла и скатертью дорога. Буду я за ней как мальчик бегать. А вот хрен тебе!
Беру с собой бутылку виски, телефон, накидываю пальто и, не застегивая его, выхожу из квартиры. Сажусь в машину и еду к Олегу. Если остановят менты, то мне кранты, вдобавок и права заберут. Благо, ехать недалеко. Заехал во двор, кое-как припарковал машину, к сожалению, далековато от дома, но что делать и так сойдет. Снега до хрена, когда только успел нападать? Подхожу к подъезду и толком не успел еще подняться, как поскальзываюсь на одной из ступеней. Черт, бутылка вдребезги, хорошо хоть не мордой в осколки, а только ладонь.
— Молодой человек, вам помочь? — чей-то женский голос слышен над ухом, ответа моего не дожидаются, тут же помогают мне встать. — Ой, все в крови.
— Не бойтесь, я не заразный, — смотрю на мужика с бабой, которые брезгливо меня разглядывают. — И я не бомж пропитоха, но спасибо за помощь, — сжимаю кровоточащую ладонь и нажимаю на домофон. — Хоть бы был дома.
— Кто? — раздается голос из домофона.
— Конь в пальто, — начинаю в голос смеяться. — А я и вправду в пальто. Открывай, Самарский. Я с подарком, хотя уже нет.
Без лишних слов Олег открывает дверь, и я поднимаюсь на лифте на седьмой этаж, рассматривая в зеркале свою отечную морду. Перевожу взгляд на пол, на котором красуются капли крови. Черт, неужели это все с одной руки? Выхожу и направляюсь к нужной квартире. Дверь мне открывают сразу же.
— Да уж. Ты что подрался?
— Нет, навернулся на лестнице и вискарь разбил. Надеюсь, у тебя есть что-нибудь выпить?
— Иди сюда, — дергает меня за здоровую руку и затягивает в прихожую. — Ну и на хрена ты так надрался?! Ты на машине?
— Да, — стягивает с меня пальто. — Прекрати, я сам.
— Максим, что ты вообще творишь?! — кидаю пальто на пол. — Мы же уже сотни раз обсуждали, что это все поправимо! Подумаешь, деньги потеряли, не нищие же! Что ты как сопля расклеился?! Иди в ванную и промой ладонь. Очнись ты уже!
В любой другой ситуации я бы заехал ему в нос, ненавижу, когда мной командуют, но тут с сожалением признаю, что он прав. Еле волоча ноги иду в ванную. Разжимаю руку и начинаю смывать кровь, которая совершенно не хочет останавливаться. Обматываю полотенцем кровоточащую руку, а здоровой рукой ополаскиваю лицо. Помогает мне это хреново, а точнее никак. Голова все равно тяжелая и ничего путного на ум не приходит, кроме того, как безумно хочется посмотреть в глаза этой стерве. Присаживаюсь на край ванны и не знаю, что делать дальше. Зачем я сюда приперся?
— Пойдем, обработаем тебе руку. Хватит уже сопли на кулак наматывать.
— Давай здесь, там еще пол заляпаю. Кровь не останавливается, видимо, кусок стекла был большой, — Олег уходит, но через мгновение возвращается с бинтом и какими-то флаконами.
— Не пойму, мы уже несколько раз это проговаривали, вчера мне казалось, что эту новость ты принял вполне себе нормально, сейчас что случилось?
— Ай! Перекись на открытую рану?! Это такой я тебе друг?!
— Лучше замолкни.
— Ты удивишься, но я впервые совсем не переживаю по поводу потерянных денег. Нет, хреново, конечно, но жить можно.
— Тогда чего не просыхаешь? Это перебор, Островский, понимаешь? Перебор.
— Понимаю, а поделать ничего не могу. Наташа ушла от меня первого января, оставив записку, пока я спал. Сука, записку! Представляешь? Записку!
— Ясно. А ты вместо того, чтобы лично сказать ей какая она сука, вливаешь в себя бухло и продолжаешь себя жалеть. Ну-ну, молодцы, два дебила — это сила, одна оставляет записку, и гордо подняв голову уходит, другой сопли наматывает на кулак.
— Я не понял, это ты сейчас на чьей стороне?
— Не на чьей. Но если она малолетняя дурочка, которой легко промыть мозги, то ты, друг мой, старше и вроде как должен быть умнее. Поэтому я ни за кого, но объективным взглядом, могу сказать тебе, что она бы просто так не ушла, значит ты что-то сделал.