Мир растворялся. Все замерло, и в уютной, убаюкивающей темноте Томас погрузился в сон.
Ему годика четыре, может, и пять. Он лежит в постельке, подтянув одеяло к самому подбородку. Рядом, положив руки на колени, сидит женщина: длинные каштановые волосы, на лице только-только обозначились морщинки; в глазах видна грусть. Свои чувства она изо всех сил безуспешно пытается скрыть за улыбкой.
Томас хочет заговорить и не может – он не здесь, не в кровати. Он далеко, в ином месте. Женщина открывает рот, и голос ее одновременно сладок и зол. Томасу становится тревожно.
– Не знаю, почему выбрали тебя, но точно знаю другое: ты особенный. Никогда об этом не забывай. И не забывай, как сильно… – Голос ее надламывается, по щекам катятся слезы. – Не забывай, как сильно я тебя люблю.
Мальчик – одновременно и Томас, и не он – отвечает, произносит нечто бессмысленное:
– Ты сойдешь с ума, мамочка? Как говорят по телевизору? Как… как папа?
Женщина запускает пальцы ему в шевелюру. Женщина ли? Нет, его мать. Мамочка.
– Не бойся, родной, – отвечает она. – Ты этого не увидишь.
Улыбка на ее губах тает.
Томас опомниться не успел, как сон растворился в темноте, оставив его в водовороте мыслей: правда ли новое воспоминание выплыло из бездны амнезии? Правда ли Томас увидел мать? Он что-то говорил о безумии отца… Глубоко в душе проснулась острая боль, и Томас поспешил нырнуть обратно в забвение.
Сколько еще прошло времени, он сказать не мог. Позднее Тереза опять связалась с ним: «Том, что-то не так…»
Глава вторая
С этих слов Терезы все и началось.
Голос девушки прозвучал будто с противоположного конца гулкого туннеля. Томас попробовал пробудиться, но сон – это коварное, густое и вязкое состояние-ловушка – не отпустил. Томас уже осознал себя в мире яви, однако усталость не давала выбраться из него полностью.
«Томас!»
В голове будто скребли острыми когтями. Ощутив крохотный укол страха, Томас решил: все это сон. Да, сон. Они в безопасности, бояться не надо. Терезе ничто не угрожает, и можно спать дальше. Расслабившись, он поддался дремоте.
Послышались иные звуки: удары, металлический звон, грохот, крики друзей… В сознание Томаса они проникали эхом, далеким и приглушенным. Крики стали пронзительней, возвещая о запредельной боли. Томас лежал, словно укутанный в кокон из темного бархата.
Погодите… Так быть не должно. Что говорила Тереза?
Борясь со сном, который мертвым грузом тянул вниз, Томас мысленно прокричал: «Подъем! Просыпайся!»
Чего-то не хватает, как будто из тела похитили важный орган. Тереза! Тереза пропала. Томас ее больше не чувствовал!
«Тереза! Тереза, отзовись!»
Ушло теплое чувство ее присутствия. Подруга не отвечала, и Томас, продолжая бороться со сном, вновь и вновь выкрикивал ее имя.
Тьма рассеялась, уступив место реальности. Объятый ужасом, Томас резко сел на кровати, потом спрыгнул на пол и огляделся.
Вокруг царил хаос.
Глэйдеры с воплями метались по бараку. Звучали дикие, страшные, какие-то нереальные крики, словно на бойне. Фрайпан, бледный, указывал на окно; Ньют и Минхо неслись к двери. Уинстон обхватил прыщавое лицо руками, как будто увидел жрущего живую плоть зомби. Другие глэйдеры, пихаясь и толкаясь, лезли к окнам, держась от них, впрочем, на почтительном расстоянии. А Томас внезапно понял, что не знает по имени практически никого из двадцати выживших в Лабиринте парней. Не самая уместная мысль в разгар хаоса…
Уловив краем глаза движение, Томас обернулся посмотреть – и всякое ощущение покоя и безопасности испарилось. Как вообще оно могло родиться? В таком-то мире!
В трех футах от кровати Томас увидел окно. Разбитое, занавешенное пестрой шторкой. За ним горел ослепительно яркий свет, и за прутья решетки окровавленными руками цеплялся человек: выпученные, налитые кровью глаза, на смуглом лице струпья и язвы; волос нет – только пучки, похожие на зеленоватый мох. На правой щеке отвратительная живая рана, сквозь которую видны зубы. С подбородка свисают нити розоватой слюны.
– Я шиз! – орал ходячий ужас. – Черт, я шиз!
Брызгая слюной, он принялся выкрикивать снова и снова:
– Убейте меня! Убейте! Убейте…
Глава третья
Томаса хлопнули по плечу. Вскрикнув, он обернулся. Рядом Минхо тоже смотрел на сумасшедшего.
– Зомби повсюду, – мрачно произнес куратор бегунов. Давешние надежды растаяли. – Наших «спасителей» и след простыл.
Томас привык жить в страхе и напряжении, но это уже слишком. Ощутить надежду – и сразу лишиться ее? Томас поскорее прогнал мимолетное желание уткнуться в подушку и расплакаться. Отрешившись от непроходящей боли и тоски по дому, от мыслей о безумии отца, он понял: нужен лидер и план. Иначе кошмар этой ночи не пережить.
– Внутрь еще не проникли? – ощутив странное спокойствие, спросил Томас. – Решетки есть на всех окнах?
Минхо кивнул на длинную стену.
– Ага. Прошлой ночью мы решеток и не заметили, было слишком темно. Да еще эти занавески с рюшечками… Никогда бы не подумал, что обрадуюсь решеткам на окнах.
Одни глэйдеры перебегали от окна к окну, прочие сбивались в кучки. На лицах у всех читалось смешанное выражение неверия и страха.
– Где Ньют?
– Здесь я.
Томас обернулся и увидел старшего. И как сразу не заметил?
– В чем дело?
– Типа я знаю! Пришли какие-то психи и решили слопать нас на завтрак. Надо перебраться в другую комнату и созвать Совет. Ну и шум, будто гвозди в башку вколачивают.
С отсутствующим видом Томас кивнул. Он-то надеялся, что Ньют и Минхо обо всем позаботятся, а сам он тем временем попытается связаться с Терезой. Хоть бы ее предупреждение оказалось частью сна, бредом уставшего разума. Да еще образ матери не дает покоя.
Двое его друзей отправились собирать глэйдеров. Томас робко глянул на окно, в котором видел обезумевшего человека, и тут же отвернулся. Хватит на сегодня крови, растерзанной плоти и безумия в налитых краснотой глазах, истерических призывов: «Убейте меня! Убейте! Убейте!..»
Отойдя к противоположной стене, Томас привалился к ней и мысленно позвал: «Тереза! Тереза, где ты?»
Закрыв глаза, он сосредоточился. Мысленно протянул невидимые руки, желая нащупать хоть какой-нибудь след. Ничего, тщетно. Ни малейшего ощущения, что Тереза по-прежнему рядом. Ни намека на ответ с ее стороны.
«Тереза, – настойчивей позвал Томас, стиснув зубы, – где ты? Что с тобой?»