ОГПУ-НКГБ в борьбе со спецслужбами Японии - читать онлайн книгу. Автор: Олег Мозохин cтр.№ 17

Варейкис предполагал покончить с отставанием сельского хозяйства ^[67].

Положение в О КД В А, Тихоокеанском флоте и войсках пограничной охраны. После вскрытия военного заговора главное внимание было сосредоточено на чистке командного состава и замене скомпрометированных командиров и политработников людьми новыми, преимущественно в порядке выдвижения молодых командиров. Проптедптие полевые тактические учения показали, что настроение бойцов и командиров хорошее, боевое. Но серьезно отстает военная подготовка, даже командиры слабо знают полевой устав. Медленнее происходит обновление состава политических работников, выдвижение и назначение комиссаров. Значительно слабее развернулась работа в Тихоокеанском флоте. Военный Совет Тихоокеанского флота развернул политическую работу по выкорчевке шпионов, троцкистов и буха-ринцев.

Варейкис считал необходимым поставить вопрос относительно режима, который применялся во Владивостоке. Нужен военный или полувоенный режим, а порт Владивосток должен быть объявлен военным, с правом захода коммерческих пароходов.

В пограничных войсках вскрыли гнезда японотроцкистских фашистских заговорщиков. Оказалось, что заговор в ОКДВА непосредственно связан с пограничными войсками. Во многих случаях граница была фактически открыта и некоторые пограничники промышляли контрабандой.

Резко отставало войсковое строительство. Директиву ЦК ВКП(б) выполнить не смогли ^[68]. Вредительство в крае, по мнению Варейкиса, было направлено, главным образом, на срыв войскового строительства ^[69].

В связи с событиями в Китае больше внимания уделено помощи армии и флоту, работе по проверке мобилизационных планов и подготовке края к обороне ^[70].

17 сентября 1937 г. Ежов направил Сталину заявление П. Н. Скудрэ, в котором тот сообщал компрометирующий материал на арестованного бывшего начальника УНКВД ДВК Дерибаса. Он писал, что муж телефонистки Мусиной, работавший в НКВД на ДВК, отдыхая в 1932 г. на курорте попал под паровоз и погиб. Его сразу захоронили, сообщив, что он был паровозом разрезан на части. Однако один из товарищей мужа передал жене фотографии трупа Мусина, из которых было видно, что он не только не разрезан на части, но и кроме пулевой раны на виске других повреждений не было видно. Мусина хотела разрыть могилу мужа, но ее предупредили, чтобы она этого не делала, т. к. может пострадать.

Ей рассказали, что Мусин задержал контрабанду золота, перевозившегося на шхуне, которое он передал Дерибасу, а тот присвоил его. Мусин хотел сообщить об этом, но его убили. Один из товарищей Мусина, заявивший в компании коллег, что знает почему быт убит Мусин, впоследствии был также найден мертвым. Жену Мусина предупредили, чтобы она уезжала с Дальнего Востока, так как и она может пострадать.

В 1934 г. Мусина со всеми документами выехала в Москву хлопотать о выяснении причин смерти мужа и об увеличении пенсии. По этим вопросам обратилась к Фельдману и Берману в НКВД. Однако они ей в расследовании отказали.

Сталин не оставил это письмо без внимания. Рез: «т. Ежову. Важно. Возможно, что Дерибас кроме всего прочего серьезный уголовный преступник. Нужно расследовать это дело. И. Сталин» ^[71].

19 сентября 1937 г. Люшков сообщил в Центр свое мнение о партийном руководстве края: «Вообще не чувствуется, чтобы крайком ВКП(б) активно включался сам и мобилизовал парторганизации на активное разоблачение врагов или подхватывал проводимые УНКВД аресты для выявления всех связей. Во всем этом имеет значение стиль работы самого Варейкиса, мало соответствующего обстановке ДВК, — слишком много заботы о себе и своем отдыхе…» ^[72].

Варейкис, видимо чувствуя определенное недоверие к себе, поставил перед ЦК и Сталиным вопрос о порядке согласования арестов партийных работников, считая неправильным, когда их арестовывали без согласования даже с первым секретарем крайкома. В доказательство привел один пример: «ночью 24 сентября тов. Люшков (начальник УНКВД) передал мне по телефону, что он должен арестовать бывшего Зав. ОРПО крайкома Федина, уехавшего на работу в Уссурийский обком. Я спросил Люшкова «А почему его надо арестовать». Ответ: «Получил приказ тов. Ежова». Я ответил: «Тогда арестуйте его немедленно».

25 сентября по установившемуся в крайкоме порядку созвал руководящий состав бюро для обсуждения поступающих за день директив ЦК, запросов с мест и тому подобных возникающих вопросов, требующих немедленного решения или принятия срочных мер. Участвуют обычно: первый и второй секретарь, председатель крайисполкома, Блюхер, Ха-ханьян, Люшков. На этом заседании из состава перечисленных лиц второго секретаря в данном случае не было (он командирован в Амурскую область). Я сообщил, что ночью мы арестовали Федина и предложил исключить его из состава крайкома и из партии как врага, но предложил, чтобы Люшков информировал нас в чем дело. Но он от информации по существу отказался, заявив: «Ничего не могу сказать, арестовать получил приказ». Доверяя целиком приказам, поступающим от тов. Ежова, мы разумеется без колебаний исключили из партии, одобрили санкцию на арест члена бюро, данную первым секретарем ночью по телефону. Само собою разумеется, и впредь будем без всяких колебаний поступать так.

Однако мне кажется неправильным, когда даже первый секретарь поставлен перед фактом приказа и не имеет возможности вникать в дело по существу. Я допускаю может быть исключение, но к чему сводится согласование с секретарем, без знакомства, как в данном случае было, даже с мотивами ареста — к простой формальности. Может быть это произошло потому, что я недавно выдвигал этого Федина. Тогда тем более недопустимо, я стараюсь придерживаться ленинско-сталинского правила, коль узнаю, что человек двурушник, изменил партии — ответ один — немедленный разрыв и беспощадная борьба с ним — вплоть до расстрела, как бы к такому человеку ранее не относился. Только так должен поступать каждый большевик, тем более руководитель.