Другая школа 2. Образование – не система, а люди - читать онлайн книгу. Автор: Александр Мурашев cтр.№ 35

Реутский говорит, что из всех предметов в школе современные дети больше всего чувствуют себя неуспешными на физкультуре. На уроках больше нет эмоциональных переживаний и опыта, без которого все остальное не имеет смысла. «Все хорошие преподаватели владеют одними и теми же навыками – они обозначаются плохим словом «саморегуляция», – рассуждает Сергей. – Потому что педагогика – это личная лаборатория человека. Никакой линии между авторитарностью и демократией нет: все зависит от того, какие рамки задает педагог – более жесткие или более мягкие. К примеру, мальчик из хорошей школы сломал однокласснику руку. Жесткая рамка – отправить его после этого в кадетский корпус, чтобы через три года получить обратно вышколенного ребенка. Демократический стиль – долгая работа со школьником. Но это все одна шкала, по которой педагог должен уметь двигаться».

Реутский называет все происходящее у него на уроке «построением линии усложнений» – способом уменьшать количество указаний, чтобы дети переходили к самостоятельности. «Я двенадцать лет отработал во вспомогательной школе и на третий год понял, что у меня снижаются интеллектуальные и эмоциональные способности. Так что я точно знаю: какая вокруг окружающая среда – таким будешь и ты, – говорит Реутский. – Поэтому в учителе так важно умение эмоционально заражать других. Понимаете, хороший учитель никогда не был транслятором знаний. Я до сих пор помню свой восторг от рассказа трудовика про железные конструкции, а это было послевоенное время. Или урок в школе Тубельского, когда преподаватель попросила нарисовать замок, но перед этим в течение пяти минут о нем рассказывала. С ее слов мы все его увидели, нам уже не терпелось начать рисовать. Но что еще важнее: каждый из нас увидел свой замок и поверил, что сможет его создать». 

«Все хорошие преподаватели владеют одними и теми же навыками – они обозначаются плохим словом «саморегуляция».

Сергей Реутский

«Обучавшие меня педагоги разделяли два стиля преподавания: один – органический, другой – технологический, – говорит Реутский. – Опираясь на технологии, ты всегда делаешь одно и то же. Но смешивая одни и те же краски, нельзя получить новый цвет. Как готовят хороших математиков? Учат вырабатывать методы для решения нетривиальных задач. На физкультуре мы точно так же работаем в задачном режиме. Стараемся не заучивать упражнения, а разбивать задачи на серию усложнений. Поэтому важна эмпатия, и меня ей научили на боевых искусствах. После двух лет занятий тренеры сказали: «Завтра приводите девушек, будем у них учиться». – «Чему?» – «Увидите». И мы стали проводить спарринги по-новому. Девушка напротив тебя два раза рукой махнула, а на третий попала тебе в глаз без всякой выученной техники. Она решила задачу своими средствами. Так, через боевые искусства, мы обучались пристройке к ситуации».

Мое любимое определение слова «образование» когда-то дал Сергей Казарновский: «Образование – это когда факт сталкивается с эмоцией». Реутский считает образование «не получением знаний, а становлением в несколько этапов». «Доктор Ватсон говорил: «Постарайтесь нанести поменьше вреда», – рассказывает мне Реутский. – Я долго жил с этой мыслью. Есть учителя, которые созидают, а есть те, кто разрушает. Мы начинаем учиться у первых, а потом обязательно должны научиться у вторых. Только тогда каждый из нас будет готов отстаивать свои ценности. Вот чему должны учить в школе. Кстати, хотите услышать короткую притчу?» Я хочу. «Если представить, что знания и навыки лежат в комнате, то дверь в эту комнату будет называться пониманием. А ключ к этой двери, – доверием – говорит Реутский. – Педагог всегда должен учиться ставить перед собой вопросы. Ведь иначе как ты поставишь их перед другими? Если ты сам перестал учиться, как ты будешь понимать людей, которые еще учатся?»

«Чей Кафка?» – указывая на стол, громко спрашивает у собравшихся в кабинете преподаватель истории и естествознания Юрий Романов. На столе лежит несколько экземпляров притчи «Перед законом». «Мой, но я распечатал больше копий, чем нужно, – отвечает Виктор Симаков. – Так что это лишние». «Можно я возьму? Мне пригодится», – спрашивает Романов и, получив одобрение, исчезает.

Вечер в школе напоминает засыпающий на ночь город. Движения людей становятся размереннее, как будто все одновременно готовятся к следующему дню. Самое интересное в такие моменты – сидеть и наблюдать, запоминая мелкие детали. Так, однажды в финской школе я обратил внимание, что преподаватель несколько раз переходил на шепот – ровно в те моменты, когда дети начинали шуметь. «Я поняла, что понижение голоса работает лучше, чем крик. Это мгновенно привлекает внимание школьников», – объяснила мне учительница после урока.

«Хлопните два раза те, кто меня сейчас слышит», – говорит на своих уроках классу руководитель начальной школы Сергей Плахотников. «Сотрудничество – одно из ключевых слов в обучении. Благодаря ему мы равны при неопределенности будущего. А любой урок – это ситуация неопределенности, – говорит мне Плахотников. – Учителя хотят предсказуемости, но как она возможна? Мы не знаем, с каким опытом дети пришли сегодня в класс и в какую сторону пойдет разговор. Ученики могут приспособиться к взрослому, который решит довести дело до точки, невзирая на их предпочтения. Но тогда формируется очень опасная модель поведения – мы и дальше в жизни все время будем приспосабливаться к взрослому, который нас строит».

Плахотников перечисляет мне три главных качества любого хорошего учителя: талант в общении с детьми, интерес к окружающему миру и способность взаимодействовать на равных. «Первое – это умение чувствовать ребенка. И такое качество должно быть с рождения, потому что ему невозможно научиться, – говорит Сергей. – Есть учителя, для которых дети – средство достижения своей цели. Способ удостовериться, что ты хороший преподаватель, что состоялся в этой жизни, что твои идеи правильны и ты на своем месте. Интерес – это не заискивание. Это вопросы «Покажи, как ты этому научился» и «Расскажи еще. Мне интересно!». Искреннее превалирование ноты узнавания над нотой утверждения и приказа. И когда я говорю об интересе к окружающему миру, то имею в виду преподавателя биологии, который сам хочет узнать ответ на вопрос, как дышит илистый прыгун, когда он в иле».

Третья составляющая, важная для общения с родителями, – способность взаимодействовать на равных и сотрудничество. «У преподавателя и родителей общая цель – заботиться о самоопределении ребенка, – говорит Плахотников. – Но если говорить обо всех чертах хорошего учителя в порядке убывания, то можно закрыть глаза на трудности общения преподавателя с мамами и папами. Можно найти методиста, если учитель не силен в предмете. Но если человек глух к ребенку – надо с ним расставаться». – «Как вы понимаете, что человек не глух?» – спрашиваю я. «Знаете, в нашей профессии нет привычки учитывать мнение ребенка, учитель обычно слышит только себя, – говорит Плахотников. – А речь – это то, в чем мы чаще всего проявляемся как личности. У ребенка слишком часто во рту кляп – кодифицированный литературный язык педагога. Его все время поправляют: «Скажи полную фразу!» или «Вот так надо говорить!». Мы можем связать ребенка по рукам и ногам, но не можем запретить ему говорить собственной речью. Все меняется, как только ребенок понимает, что высказанное им вслух не только ценно, но и зафиксировано взрослым. Что учитель помнит слова, а не проступки. Проведите эксперимент – спросите не «Помнишь, ты вчера разбил…», а «Ты помнишь, что вчера говорил?». Нарушения обычно ищут проверяющие органы. А человек, у которого есть дар общения с детьми, радуется увиденным мелочам».