Одно важное преимущество этого метода заключается в том, что дефиниции мотива не зависят от априорных концепций относительно того, как мотив должен проявляться в мыслях или в словарных дефинициях характеристик, предположительно типичных для этого мотива. Скорее можно говорить о том, что система кодировки, которая составляет определение мотива, эмпирически определена влиянием возбуждения мотива на ассоциативное мышление. Этот метод количественной оценки человеческих мотивов оказался успешным в создании систем кодирования, идентифицировавших несколько основных мотивационных систем, влияние которых активно изучалось последним поколением.
Определение мотива
Этот метод также привел и к определению мотива как периодически повторяющейся заинтересованности в целевом состоянии, основанной на естественном побуждении, — заинтересованности, которая придает энергию, задает определенное направление и определяет действия (избирает поведение). Объяснение ключевых терминов этого определения должно помочь прояснить и обобщить то, что психологам уже известно о человеческой мотивации и что изложено в данной книге. Термином мотивационная диспозиция преимущественно обозначается частое размышление о целевом состоянии — периодически повторяющаяся заинтересованность. Этот термин не относится к мимолетным мыслям, поскольку изредка, время от времени, такие мысли возникают едва ли не у каждого. Человек, который только что поел, иногда может подумать об отсутствии еды, но сказать, что человек имеет сильный мотив голода, можно только о том, кто думает об отсутствии еды часто, хотя при этом не испытывает голода. Точно так же сказать, что у человека ярко выражена потребность в достижениях, можно только о том, кто думает, что надо все делать хорошо даже тогда, когда отсутствует стимуляция для подобных действий.
То обстоятельство, что речь идет о заинтересованности в целевом состоянии, имеет важное последствие, которое проявляется в том, что средства достижения цели не входят в понятие «мотив». Целевое состояние может быть определено с точки зрения результатов некоторых действий, например сделать что-то лучше (для мотива достижения) или оказать влияние (для мотива власти), но конкретные действия, которые приводят к подобным результатам, не являются частью этого определения. Это важное ограничение, поскольку многие теоретики идентифицируют мотивы в терминах некоторых действий или поведенческих тенденций, которые их определяют. Например, психологи часто говорят об агрессивном драйве (о внутреннем импульсе к агрессии). Однако агрессия — это такая активность, которую человеческое общество держит под строгим контролем, так что рискованно пытаться оценивать силу потребности в агрессии или агрессивного драйва индивида на основании числа совершенных им актов агрессии. Лучше определять мотив, стоящий за актами агрессии, в терминах их предполагаемого эффекта, характеризуемого на основании мыслей о целевом состоянии, которые, как вытекает из исследований, могут быть более широко определены как «оказания влияния». В этом случае преднамеренное нанесение вреда кому-либо — а многие психологи именно так определяют агрессию — превращается в один тип оказания влияния, а достижение более высокого статуса — в другой. Либо агрессию можно рассматривать как одно средство влияния, а аккумулирование престижа — как другое. Именно поэтому забота о том, чтобы оказывать влияние, определяется скорее как мотив власти, а не как мотив агрессии, ибо последний слишком узко определяет средства достижения этого влияния.
Целевые состояния, вовлеченные в мотивационную заинтересованность, преимущественно являются следствием естественных стимулов и базируются на них, что приводит к возникновению различных эмоций (по типу безусловных рефлексов). Главное теоретическое преимущество, которое дает базирование мотивов на естественных стимулах, заключается в том, что оно объясняет, почему должно быть относительно мало основных мотивационных систем, почему они оказывают такое заметное влияние на поведение и почему мотивы столь тесно связаны с эмоциональными состояниями. Без «привязки» основных мотивационных систем к чему-либо было бы трудно отличить чисто когнитивное желание («Я хочу знать, чем закончится эта история») от всепроникающих основных мотивационных систем. Мы можем думать о подобных когнитивных желаниях как о подцелях, служащих каким-то более значительным целям, например потребности в достижениях, которые, как было показано, склоняют людей к тому, чтобы попытаться закончить недоделанные задания (глава 7). Однако что делает такое целевое состояние, как желание сделать что-либо лучше (как в мотиве достижения), более фундаментальным или проникающим, чем любое простое когнитивное желание? Если это различие определяется не каким-либо естественным стимулом, значит, оно определяется каким-то другим, еще неоткрытым, фактором.
Подчеркивание важности естественных стимулов имеет и другое преимущество. Именно оно определяет феномен внутренней мотивации или присущей людям тенденции совершать действия, которые сами по себе приносят удовлетворение: свистеть, жевать жвачку, танцевать, бегать трусцой или играть с кубиком Рубика. Оно также помогает понять, как подобные действия могут служить основным мотивационным системам, в том числе потребности в достижениях или потребности во власти. Более того, возбуждение этих мотивационных систем становится препятствием для осуществления подобных действий, приносящих внутреннее удовлетворение (Deci, 1975). Следовательно, представляется более осмысленным считать, что эти действия управляются стимулами. Иными словами, естественные стимулы продолжают вызывать характеризующие их примитивные действия независимо от того, вовлечены ли они в основную мотивационную систему индивида. Так, жевание жвачки или забивание гвоздя молотком может — при соответствующих условиях — продолжать приносить удовлетворение независимо от того, вовлечены ли эти действия в основную мотивационную систему индивида или нет.
Использование слова заинтересованность в определении мотива непосредственно связано с тем, что мотивы лучше всего измеряются представленностью интересов в ассоциативном мышлении и воображении. Связь этого определения с измерениями важна, потому что без нее оно не представляло бы значительного шага вперед по сравнению с прежними определениями, предложенными Макду-галлом, Кеттеллом, Фрейдом или Маслоу. Термин заинтересованность используется потому, что он не предполагает сознательного стремления к цели, которое является частью многих определений мотива, поскольку все эмпирические исследования мотивов, идентифицированных с помощью кодирования ассоциативного мышления (ассоциативных мыслей), свидетельствуют о том, что мотивы не обязательно являются частью сознательного «Я-образа» индивида. Так нашло свое подтверждение еще одно предвидение Фрейда, а именно что некоторые важные мотивы — бессознательные. Однако не все люди не осознают силы своих основных мотивационных систем, как временами казалось Фрейду. Некоторые осознают ее, а некоторые — нет. Это вывод, который может быть сделан на основании того эмпирического факта, что сознательная ценность, приписываемая достижению, аффилиации и власти, несущественно коррелирует с потребностью в достижениях, в аффилиации и во власти, измеренных на основании кодирования (расшифровки) ассоциативного мышления. Поэтому важно различать ценности, являющиеся частью «Я-образа», и мотивы, которые таковыми не являются. Представления о том, что важно в жизни вообще или для самих людей, оказывают сильное влияние на то, что они решают делать, но в схеме, предъявленной здесь, эти представления есть детерминанты поведения, преимущественно не зависящие от мотивационных систем. Следовательно, во многих ситуациях, особенно тогда, когда альтернативы понимаются когнитивно, выбор определяется в основном ценностями, и мотивы играют незначительную роль в определении того, как именно люди поступают в подобных ситуациях (см. главу 13).