Садовник - читать онлайн книгу. Автор: Василий Гавриленко cтр.№ 16

– Весьма интересная лекция, преподобный, – вполне искренне похвалил я.

– Храни вас Господь, сын мой, – сказал Холидей, улыбаясь. – Не видел вас здесь раньше, сэр.

– Меня зовут Джон Ватсон, а это – Грег Лестрейд.

– Мы из Скотленд-Ярда, – уточнил инспектор.

Улыбка сошла с лица викария, он нахмурился.

– Что понадобилось лондонской полиции в Олбери? Здесь случилось что-то, о чем я не знаю?

– Нет, преподобный, что-то случилось в Лондоне, и след, возможно, тянется в вашу деревню. А если быть точнее, то прямо к вам, – жестко заявил Лестрейд.

– Ко мне? – удивленно протянул викарий. – Что вы имеете в виду?

– Не могли бы мы поговорить в другом месте? – предложил я, оглядываясь на любопытных прихожан.

– Конечно, конечно, – заторопился викарий. – Мы вполне можем поговорить в моем доме.

Мистер Холидей жил в большом доме неподалеку от церкви. Ему прислуживала пожилая женщина, возможно, его мать.

– Прошу, – викарий пригласил нас в свой кабинет.

– Мы не займем много времени, преподобный, – пообещал я.

Холидей уселся в кресло за дубовым столом, мы примостились рядом на софе.

– Итак, джентльмены, я слушаю.

– Вы бываете в Лондоне, мистер Холидей? – начал я.

– Разумеется.

– По церковным делам или по личным?

– И по церковным, и по личным. Но больше, конечно, по церковным.

– На чем вы добираетесь?

– На лошадях, сэр, – улыбнулся преподобный, поправляя очки. – Церкви принадлежит дилижанс, такой роскоши, как автомобиль, мы пока не можем себе позволить, в отличие от Скотленд-Ярда.

– Когда в последний раз вы были в Лондоне?

– Вчера, сэр. Я ездил в столицу по делам епархии. Но, джентльмены, позвольте поинтересоваться, почему вы задаете мне эти вопросы? Почему вы вообще здесь?

– Вы слышали про убийство двух девушек в Лондоне? – спросил я.

– Да-да, я читал об этом в «Таймс». Мрачное проявление инфернальной стороны души человеческой. Но, я все еще нахожусь в недоумении, почему именно я вызвал ваш интерес?

– Вы ведь посещаете Лондонскую библиотеку?

– Конечно, сэр. И регулярно. Чтение – это одно из немногих истинных удовольствий, доступных человеку.

– И какие отделения библиотеки вы посещаете?

– Самые разные, – улыбнулся викарий. – Как вы могли понять из моей, как вы изволили выразиться, лекции, я интересуюсь не только богословием. Я читаю и естественнонаучные книги, и философские труды, и медицинские трактаты, и художественную литературу. Мне многое интересно, знаете ли.

– А поэзия?

– В том числе.

– Не буду скрывать от вас, преподобный, мы изучили ваш библиотечный формуляр. Должен признаться, ваши вкусы в поэзии несколько странные для священника.

– Что вы имеете в виду, мистер Ватсон?

– Декадентство и христианство – как-то это не слишком сочетается, не находите? Древнейшее учение о бессмертии души и воскрешении из мертвых и современное увлечение суицидальной молодежи.

Викарий снял очки, задумался.

– Знаете, сэр, я не думаю, что пропасть между этими двумя явлениями столь обширна, как представляется. Если поразмыслить, поэзия символистов о том, что все земное – тлен, мираж, привидевшийся страждущему в пустыне. Для христианства земной путь человека значим лишь с точки зрения грехов и добродетелей, которые будут свойственны христианину на этом пути. Основа же – в жизни будущего века, то есть, в том, что будет после воскрешения.

– Но декаденты не верят в воскрешение. Они просто очарованы смертью как явлением.

– А вы ею не очарованы? – неожиданно спросил викарий.

Я замешкался, вспомнив на мгновение тот страшный миг, когда Аделаида вырвала у меня из рук револьвер.

– Нет, преподобный, я не очарован.

– Мы боремся со смертью, преподобный, – горделиво вставил Лестрейд.

– И это похвально, – сказал викарий, протирая очки носовым платком. – Смерть – это обратная сторона жизни, господа. Как бы вы не любили жизнь, рано или поздно вы встретитесь со смертью, и, если вы заранее полюбите смерть, и встретите ее, как друга, вам будет гораздо легче. Именно этому и учит нас христианское учение. И в этом оно полностью совпадает с, как вы выразились, суицидальным увлечением современной молодежи.

– Вы встречали когда-нибудь эту девушку?

Я протянул ему фотографию Ирэн Вулф. Викарий взял снимок, покачал головой.

– Нет, сэр. Я так понимаю, именно эта девушка была убита?

– Да, и она была посетительницей того же отдела библиотеки, что и вы.

– Ясно, но я ее там не встречал, – он вернул мне фотографию. – Бедное дитя.

– А других девушек вы видели в отделении французской поэзии?

– Однажды я видел рыжеволосую девушку с весьма запоминающимися зелеными глазами, -ответил викарий. – Очень любознательная юная леди.

– Беатрис Пройслер, – сказал Лестрейд с нажимом.

– Имени ее я не знаю, – отозвался Холидей. – Но постойте! Не та ли это девушка, про которую писали в газетах, первая жертва этого чудовищного убийцы?

– Это она, – проговорил я, напряженно размышляя (мне все казалось, что я упускаю некую важную деталь). – Вы сказали, что она была любознательной, с чего вы это взяли? Вы говорили с ней?

– Да, сэр. Она заинтересовалась тем, что священник читает стихи символистов, мы разговорились.

– О чем же?

– Примерно о том же, о чем и с вами, мистер Ватсон. О парадоксальном, казалось бы, сходстве декадентства и христианства.

Вошла экономка Холидея, осведомилась, что подавать на обед. Викарий попросил бобовой похлебки.

– Какой Беатрис показалась вам в общении? – спросил я.

– Как я уже сказал, очень любознательной. Она задавала много вопросов.

Викарий задумался: на его высоком лбу появились глубокие морщины.

– Мистер Холидей?

– Один вопрос мне хорошо запомнился и теперь, в связи с произошедшим, я подумал, не связан ли он как-то с трагедией, произошедшей с Беатрис.

Мы с Лестрейдом подались вперед, напряженно внимая.

– Девочка спросила, как церковь относится к самоубийству, – будничным тоном произнес викарий.

– И что же вы ей ответили? – спросил я.

– А что я должен был ей ответить? Я сказал, что церковь порицает лишивших себя жизни, и таких покойников хоронят за церковной оградой.

Я пристально смотрел на Холидея, пытаясь увидеть хоть какие-то движения на его лице. Едва заметное подергивание глаза или дрожание уголков губ, заметное только человеку, изучавшему медицину и психологию. Никаких движений не было.