Чтобы наш шеф, этот вечно вежливый до занудства, никогда не повышающий голоса сухарь начал ругаться матом… ну, я вам скажу, это что-то. Вот как его зацепило, ну, у мужчин всегда так. Непохоже, чтобы он жену сильно любил, но ревность – это святое.
– Господи, какой же я идиот! – Сарычев стукнул кулаками по переднему сиденью.
«Из уважения к вам не стану противоречить», – вспомнилось мамино ехидное выражение, но я промолчала. Сейчас не время. Ему и без того плохо.
– Куда я смотрел? Отчего я не догадался, что эти ее ухмылочки и смешки, эти разговоры по телефону… Понимаешь, мы договорились. Когда… ну, в общем, она сказала, что не хочет детей, что дети помешают ее карьере, что она не собирается походить на тех ненормальных мамаш, которые прибегают на работу с безумными глазами, вечно звонят по телефону своим отпрыскам, и разговоры у них только о нянях и школьных отметках. Она сказала, что ее все это не интересует. А интересует карьера, она хочет многого достичь и поможет мне тоже. И что если я не согласен, то лучше нам расстаться, чем раньше, тем лучше.
– А ты? – невольно заинтересовалась я, хотя разговор этот продолжать не хотелось.
– А я тогда был согласен на все, потому что ее любил. Ох! – Он скрипнул зубами. – И мы договорились, что у нас будет хороший крепкий брак, на равных. Нужно уважать друг друга и не давать никаких поводов для сплетен, но и не лезть в душу. Я согласился – она объяснила все так разумно, так логично. Только я никак не мог предположить, что под «крепким браком» она понимает такое… – снова сорвалось у него неприличное слово. – За моей спиной! – Он схватил себя за волосы и дернул их так сильно, что я испугалась, как бы шеф не облысел в одночасье. – С этим придурком! Платила ему небось, с-сука…
– Слушай, она же умерла, – осмелилась я сказать, – ваш брак уже закончился, больше ничего не будет.
Вообще, мне надоело его слушать. Может, еще утешать прикажете? Сначала он будет ругаться, потом поплачет на моей груди, потом напьется и потребует жалости… да что я ему, мать родная, что ли?
– А я-то дурак, – снова Сарычев вцепился в волосы, – еще переживал, когда мы… Тебя потом обидел, надеялся, грешным делом, что ты уволишься, и ничего не будет мне напоминать о той ночи.
– Ну и уволил бы меня сам, ты же хозяин!
– Не смог себя заставить на такую подлость пойти, – вздохнул он.
Я почувствовала, что пора сменить тему.
– Знаешь, давай пока про это не будем, отложим до лучших времен, сейчас нам нужно решить более насущные проблемы. Например, где мы будем спать этой ночью.
– Да. – Он пересел на переднее сиденье. – И правда, что-то я расклеился совсем. Ты извини меня за истерику.
Я молча подняла брови: Сарычев стал извиняться, это что-то новое в наших отношениях. «Отношения», разумеется, беру в кавычки.
– Итак, – сказала я, – вопрос стоит ребром: или в машине, или на скамейке в парке. Шучу, конечно.
– И правда, некуда деться, – вздохнул он, – разве что снова попытаться поехать на объект. А что? – заговорил он, видя, что я нахмурилась. – Вряд ли полиция там круглосуточно дежурит, не того полета я птица, чтобы меня так упорно караулить. Поспим хоть немного в бытовке, а утром рано уедем.
Я согласилась, скрепя сердце, просто выбора не было. Можно, конечно, на вокзале комнату снять, но на вокзале точно Сарычева опознают.
Нет, рисковать нельзя.
В этот раз мы заправились заранее и купили еды в сетевом магазине, где никому не было до нас никакого дела.
Был вечер, машин на дороге попадалось мало, полицейской – ни одной, даже гаишники куда-то подевались. На объекте никого не было, рабочие давно разошлись.
– Ох, подозреваю, что и не работает никто, – вздохнул Сарычев, – кот из дому – мыши в пляс.
– Да уж, Кисляев точно на объект и носа не покажет, – поддакнула я, вспомнив, как мерзкий тип обжился уже в кабинете Сарычева, – впрочем, тебе не об этом сейчас беспокоиться нужно.
Но когда мы подъехали к бытовке, то увидели в окошке свет, и машина стояла рядом.
– Проезжай мимо! – прошипел Сарычев.
Я так и сделала, заметив, что машина – Иваныча.
Я приткнула свою машинку под деревьями в тени, велела Сарычеву пригнуться, а сама, крадучись, подбежала к бытовке и заглянула в окно.
Так и есть: за столом сидел Иваныч и еще один пожилой дядечка самого простецкого вида. Стало быть, наняли сторожа, а это значит, что работы вообще прикрыли.
Иваныч, значит, как обычно поругался с женой и уехал на объект завивать горе веревочкой. Тут и собутыльник имеется. И правда, на столе перед ними стояла ополовиненная бутылка водки, и на щербатой тарелке лежала крупно нарезанная полукопченая колбаса. Стало быть, дядьки настроились славно провести вечерок, и мы с Сарычевым тут совершенно некстати.
– Отбой, – сказала я, вернувшись, – они там до утра зависли. Что делать?
– Черт знает что! – выругался Сарычев. – Распустились все совершенно! Ладно, есть у меня одна мысль. Как ты смотришь на то, чтобы переночевать в музее?
– Ты в уме ли? Там же охрана!
– Да ладно, я там уже был, никакая охрана нас не заметит, если тихо будем себя вести. Мы же не полезем в графскую спальню, в кладовочке пересидим.
– Ну, не знаю…
Внезапно мне ужасно захотелось спать. Или хоть прилечь, ноги вытянуть. Уже несколько дней не сплю на чистых простынях в нормальной постели, не говоря уж про ванну. И когда это кончится?…
Снова я направила машину к той самой бетонной будке.
Дверь была открыта, в будке никого не было. На этот раз я сумела развернуть машину так, чтобы можно было быстро уехать.
Люк открыли мы без труда, спустились вниз и зашагали по туннелю, освещая путь телефоном. Прошли развилку, только свернули теперь не к институту, а к музею.
– Держись ближе, – сказал Сарычев и взял меня за руку.
Я думала, что он оберегает меня от крыс, и фыркнула. Слышалась сзади какая-то возня и писк, но я не слишком беспокоилась. После всего, что мне пришлось вынести, бояться каких-то крыс…
Оказалось, однако, что дело в другом.
Вот тут на этом месте я в первый раз споткнулась и покатилась вниз, а Сарычев остался. Так что он удержал меня вовремя. А потом шагнул в сторону, что-то там нажал на стене, и вдруг оказалось, что назад хода нет, а впереди тоже стена, на которой привинчена табличка. И написано по-иностранному.
Пока я пыталась разобрать надпись в неверном свете, шеф уверенной рукой что-то там сделал с табличкой, и вдруг перед нами открылся проход. Узкий и темный, пахнущий сыростью.
Мы пошли по нему друг за другом, причем Сарычев все время норовил схватить меня за руку.
Ну что такое, в конце концов?…